— Я не собираюсь говорить с другим! — закричала Анна более не сдерживаясь. Мне нужен ваш этот хренов Юрьевич!!! Мне нужно знать, ЧТО он сделал с моим сыном!
— С сыном?….что?… — девушка отпрянула от Анны, — Что… сделал?
— Связал ему руки! — не выдержала женщина. События последних дней разом нахлынули на нее. Не было сил более притворяться. Она знала, что Алеше связали руки и, теперь (его едят), теперь…
— Простите, о чем идет речь? — раздалось над ее ухом. Она подняла голову и встретилась взглядом с плотным невысоким мужчиной, с лицом дородным и блеклым. Пухлая рука опустилась ей на плечо.
— Будьте любезны, успокойтесь, — произнес он не меняя интонации, — Мы понимаем ваше горе, поверьте, мы готовы помочь. Я директор агентства, Серин…гхм, Виталий Витальевич. Если вас не затруднит, пройдемте в мой кабинет, уверяю вас мы поможем…
Анна дернула плечом и рука, блеснув перстнем, исчезла. Зло посмотрев прямо в глаза директору, она произнесла:
— Ваш агент не развязал руки моему мальчику. Вы понимаете, о чем я говорю?
— Н-не совсем….-лицо директора утратило стабильность, потекло. Глаза его перебегали от Анны к явно заинтересованной секретарше и обратно, — Я прошу вас, пройдемте…
— Никуда я не пойду, пока вы не ответите мне на вопрос, — процедила Анна. — Вы связываете руки покойникам?
— Простите?.. — судя по голосу, он уже совладал с собой.
— В гробу, покойникам связывают руки и ноги… есть такое поверье. Перед опущением в могилу, путы следует разрезать… В среду, вы хоронили мальчика, Алексея Крелова. Хоронили в закрытом гробу. Я спрашиваю вас-вы разрезали веревки на его руках и ногах?
Она глядела прямо в глаза мужчине, всем телом ощущая как удивление в нем уступает место раздражению, гневу. Чуть наклонив голову, он произнес:
— Простите….не знаю вашего имени… Мы не связываем покойников. Это варварский обычай. Мы следуем ему только по просьбе родственников. В любом случае, все необходимые формальности учитываются. А теперь…
Он сделал попытку отстранится, но Анна вцепилась в лацкан его пиджака мертвой хваткой. Она уже не могла связно говорить, мысли разлетались в стороны. Подвывая, она притянула его к себе:
— В-вы…связали…моего…сына…
Он вырвался, несколько более резко, чем следовало, так, что она разом потеряв опору упала на стул. Поправил пиджак, посмотрел куда-то мимо нее…
— Если вы настаиваете на инспекции, женщина… я имею ввиду инспекции тела, мы окажем вам и эту услугу, — он выделил слово презрительной интонацией, — буде у вас санкция от соответствующих органов. Вскрытие могил, видите ли, особенно по просьбам неуравновешенных родственников, дело…весьма необычное. Всего доброго.
И прежде, чем она смогла сказать хоть слово, он вышел, словно и не было его.
Анна тупо смотрела в стол. Встала со стула, не поворачиваясь по-рачьи попятилась к двери, бормоча под нос.
«Санкция… Им нужна санкция… дело необычное… не связывают…варварский обычай…»
Она бросилась всем телом вперед, к девушке за столом. Ее перехватили чьи то руки, резко заломили назад, потащили волоком, вытолкали на улицу. За ее спиной, щелкнул замок.
«Не связывают… потому что…варварский…»
«Едим.»
Она побрела к дому, не осознавая насколько призрачный мир окружал ее. Мир, подернутый дымкой тлена.
Много позже, сидя перед выключенным телевизором, Анна попыталась трезво оценить все происшедшее с ней. События прошлой ночи, казались абсурдными при свете дня, и все же присутствовала в них и некая потустороняя документальность. В самой сути навязчивой идеи, преследующей ее Анна ощущала туманную черную угрозу. Разум говорил ей, что все это не более, чем фантазии, игра воспаленного мозга. Но что тогда реальность? Могла ли она хотя бы помыслить месяц назад, что ее восьмилетнее чадо может умереть, что простая царапина, вовремя необработанная ранка может привести к фатальному исходу? Ведь и смерть Алеши, само его не-бытие представлялась ей нереальной.
Господи, до чего же страшно жить! Простое существование ужасно, дыхание — кошмарный сон, работа сердца — вечная пытка. Кожа шелушится на пальце — она порезалась несколько дней тому назад… Кожа сходит…с ее сына тоже сходит кожа, тело теряет искусственные краски, бледнеет, наливается соком смерти..
Она тряхнула головой, отгоняя видение прочь. За окном смеркалось. Уже зажглись редкие фонари. Свет угасающего дня саваном окутал комнату. Анна хотела было встать с кресла, ведь необходимо было… Впрочем, особой необходимости не было ровным счетом ни в чем. Сидеть так, в свете мервого заката, полузакрыв глаза, можно было вечно. Она не горевала, нет, ее мысль ушла глубже, гораздо глубже горя, туда где безысходность канонизируется, умирание чествуется.