– Воды, – голос у него был хриплый.
Коринет тут же протянул ему кувшин с водой. Филипп сам откупорил бутылку и приложил её к пересохшим губам. Прохладительная влага наполнила его тело. Он пил долго, пока кувшин не опустел. Филипп вернул пустой кувшин Коринету, который кинул его тут же, возле себя.
– Где мы?
– Проехали Бретиньи! Движемся к Орлеану!
– Останови повозку, – прохрипел Филипп, – дальше поедем верхом.
– Ты ещё слаб, – начал было Коринет, но, увидев взгляд Филиппа, крикнул кучеру, чтобы он остановился.
Коринет первым вылез из повозки. Потом он помог Филиппу выбраться. Филипп пошарил здоровой рукой по карману. Найдя несколько монет, он протянул их цыгану со словами:
– Спасибо, дальше мы поедем сами!
Цыган молча принял деньги. Дождавшись, пока они отвяжут лошадей от повозки, он повернул обратно на Париж. Филипп проводил его взглядом, затем оглянулся вокруг. Дорога была почти пустой, не считая нескольких крестьян, которые управляли старыми, развалившимися повозками, двигаясь по направлению к Орлеану. Слева от них, не более чем в двухстах шагах, находилась деревня, справа возвышался Бретюнский лес.
– Мы близко, – прошептал Филипп. С помощью Коринета он влез в седло. Коринет также взобрался в седло. Они тронулись вперёд, вслед за крестьянскими повозками. Прошедший дождь немного осложнял им передвижение, да и плечо Филиппа ныло всякий раз, когда он приподнимался в седле. По причине этого они продвигались очень медленно. Но несмотря на это, меньше чем через час после того, как они покинули повозку, с левой стороны показались строения постоялого двора.
– Где-то здесь, – пробормотал Филипп, он свернул коня, двигаясь по самому краю леса. При этом он пристально смотрел на стройные ряды деревьев. Наконец, он нашёл то, что искал. Это была едва заметная тропинка, ведущая в глубь леса. Филипп свернул коня на эту тропинку. Коринет последовал за ним. Лес дышал тишиной и спокойствием, изредка нарушая его щебетанием птиц, потрескиванием веток и прочими не совсем понятными для человека звуками. Филипп явно наслаждался, углубляясь в лес, в котором он так любил бывать в детстве. Коринет постоянно оглядывался по сторонам, особое внимание уделяя местам, откуда незаметно могли появиться люди. Однако тишина леса и его успокаивала. Так приятно было чувствовать себя в полной безопасности, после того, что они пережили в Париже. Они двигались около четверти часа, когда Филипп заговорил.
– Как я оказался в повозке? Я помню, как мы прошли во дворец, помню, как Мирианда ухаживала за мной, как уложили меня на постели и помню, – Филипп внезапно замолчал, а когда заговорил снова, в голосе прозвучала ярость, – помню, как герцог Барский обвинял меня в убийстве его преосвященства, помню, как он угрожал тебе, помню, что собирался пойти за шпагой… а потом как будто пропасть возникла, я куда-то провалился. Надеюсь, я убил герцога?
– Слава богу, нет, – прозвучал сзади Филиппа ответ Коринета, – убей ты его, бедняжка возненавидела бы тебя.
– Ты прав, – согласился Филипп, – Мирианда – прекрасная девушка, и я не должен расстраивать её… но что же произошло дальше?
Коринет был в замешательстве. Он не знал, что отвечать. Рассказать он ничего не мог. Пока Коринет раздумывал, Филипп к его счастью снова заговорил.
– Скажи, мне почудилось или Мирианда действительно рыдала?
– Бедняжка, когда увидела, что ты ранен, место себе не находила. Она действительно плакала и ухаживала за тобой, как может ухаживать лишь добрая жена, любящая своего супруга. Я думаю, ты и сам без моих слов прекрасно понимаешь, насколько сильно бедняжка влюблена в тебя.
– Да, – Коринет услышал вздох Филиппа и его тихий голос, – Мирианда заслуживает самого прекрасного, но не я тот человек, который сделает её счастливой.
– Почему?
– Почему? Кому это знать, как не тебе. Моя жизнь принадлежит прошлому. Для будущего ей нет места.
Они прервали разговор. Каждый из них был погружён в собственные мысли. Так они и ехали. Филипп впереди, а Коринет позади него. Прошло не менее двух часов после того, как они углубились в лес. Впереди послышалось ржание коней. Коринет и Филипп насторожились, но по-прежнему двигались в том же направлении. Тропинка петляла между вековых деревьев, с густыми, опускающимися почти до земли ветвями. Они двигались по очень узкому проходу, и как только тропинка стала расширяться, откуда-то сбоку раздался грозный оклик.
– Стойте, если вам дорога жизнь!
Не видя, кто сказал эти слова, Филипп остановил коня. Коринет схватился за топор, готовый немедленно вступить в бой. Сбоку вынырнули несколько человек. Глаза Филиппа наполнились слезами, когда он увидел белые перевязи, переброшенные через грудь этих людей.
– Приветствуем нашего монсеньора, – вооружённые люди преклонили колени перед Филиппом.
– Я дома, – прошептал Филипп.
Лагерь арманьяков насчитывал несколько десятков деревянных хижин, сбитых на скорую руку. Отдельно соорудили навес для лошадей. Когда Филипп появился в лагере, повсюду шли оживленные разговоры, возле хижин горели костры, на которых жарилась дичь. Филипп ехал по лагерю и видел сотни глаз, которые смотрели на него с радостным удивлением и… надеждой. Как давно он не видел такие глаза, которые выражали его собственные чувства. Филиппа переполняла радость и гордость за людей, которые собрались здесь, в этом лесу, по первому его призыву. Филипп заметил возле одного из хижин Антуана де Вандом. Он улыбался и смотрел на Филиппа. Рядом с ним стояли двое молодых людей. Филипп не мог их не узнать. Он остановил коня и спешился в нескольких шагах от них.
Все трое одновременно преклонили колено и, прижав руку к груди, громко произнесли:
– Монсеньор!
– Одо, Антуан, Жорж!
Филипп молча обнялся с каждым из друзей детства. Некоторое время они молча оглядывали друг друга. На их лицах отражались все чувства, которые они испытывали в этот миг. Филипп был словно во сне. Он видел лица людей, совершенно разные, которые подходили и приветствовали его. Лишь ближе к вечеру радость от первой встречи немного ослабла, и Филипп смог усесться за костром рядом со своими друзьями, как некогда в детстве. Он даже не замечал, что вокруг них собралась огромная толпа людей, которые только и ждали, когда он заговорит.
– Наслышаны о твоих подвигах, – первым нарушил молчание Жорж де Крусто, – Антуан только и делал, что рассказывал о том, как ты расправился с гвардейцами герцога Бургундского. В Париже идёт слух, что гвардейцы перестали ходить в одиночку по улицам из-за страха перед неким Санито де Мираном. Теперь они ходят не меньше, чем вдесятером.
Вокруг загремел смех. Филипп задумчиво слушал своего друга, наслаждаясь обстановкой лагеря и людьми, среди которых он впервые почувствовал, что к нему возвращается нечто такое, что он потерял давным-давно.
– Достаточно обо мне, – заговорил Филипп, вокруг сразу воцарилась тишина, все вокруг ловили каждое его слово, – расскажите лучше как жили всё это время.
Все его друзья помрачнели, услышав эти слова. За всех ответил Антуан.
– Как жили? Как можно жить, когда одиннадцать лет подряд только и делают, что убивают твоих родных, друзей и всех тех, кто дорог тебе. В Осере бургундский гарнизон. Они измываются над горожанами. Называют их «отребьем», «отбросами Арманьяков». Любой бургундец может безнаказанно убить любого в ваших провинциях. Он может отобрать дочь у отца, сына у матери, в общем сделать всё, что захочет. До сей поры герцог Бургундский платит пять золотых каждому, кто принесёт голову Арманьяка, принадлежащего к знатной фамилии. Что говорить, монсеньор, дела обстоят хуже некуда. Терпение людей истощилось, но сил бороться с герцогом Бургундским нет. К тому же его поддерживает король Англии. Что можно сделать против таких сил?
– Многое, – ответил Филипп, – враг силён. Но не одной силой достигается победа!
– Тебя давно не было, – заговорил Одо де Вуален, – и ты не имеешь понятия, что происходит вокруг. Что говорить, когда даже Монтегю перебежал на сторону бургундцев.
– Монтегю? – лицо Филиппа потемнело от гнева, – сын храброго отца – стал предателем?
– Да!
– Пусть, – негромко произнёс Филипп, – но разве здесь не собрались арманьяки? И разве они не готовы сражаться с врагом, уничтожающим нас?