– Вот не думал, что придется стать конокрадом…
– Мы не конокрады, Планше, – внушительно сказал д’Артаньян, размашисто шагая по пыльной дороге. – Нас ведет благородная цель, и мы на службе его высокопреосвященства. Слышал я, иезуиты говорят, что цель оправдывает средства… может, они иногда и правы…
Войдя в Бове, они не спеша двинулись по улице, оглядываясь во все стороны в поисках желаемого, – запыленные, грязные, оба без шляп, только глаза сверкали на превратившихся в маски лицах. Встречные на них откровенно косились, но с расспросами приставать не спешили – на поясе д’Артаньяна висела длинная шпага, за поясом торчали два пистолета, а Планше мужественно волок на плече мушкет…
Внезапно гасконец остановился, подняв голову и раздувая ноздри, как почуявшая дичь гончая. Слева, у гостиницы под названием «Дикая роза», выстроилось в ряд у коновязи не менее двух дюжин лошадей, и две из них были определенно хороши: сытые на вид, отдохнувшие, пребывавшие на отдыхе, пожалуй что, со вчерашнего дня… Судя по седлам и сбруе, их владельцы были людьми благородными и отнюдь не бедными, а судя по самим коням, хозяева понимали в них толк…
– Вот оно, Планше, – сказал д’Артаньян, не раздумывая. – Я беру гнедого, а ты – каурую. И быстренько, забудь про хорошие манеры и французские законы!
Подавая пример, он проворно отвязал поводья и одним движением взлетел в седло. Почуявший чужого, конь заартачился было, но гасконец с ходу его усмирил.
Планше, вздыхая и крутя головой, полез на каурую, тоже довольно проворно.
– Эй, эй! – завопили рядом. – С ума вы, что ли, сошли? Это же кони графа…
К ним, размахивая руками и строя страшные рожи, бежал конопатый малый, судя по виду, слуга из богатого дома. Д’Артаньян, выхватив пистолеты, проворно взял его на прицел и воскликнул:
– Передай господину графу: пусть придет за деньгами в Пале-Кардиналь!
– Стойте! Эй, вы! – Малый остановился на почтительном расстоянии, все еще не теряя надежды как-то воспрепятствовать столь бесцеремонному изъятию хозяйского четвероногого добра. – Вас повесят, мошенники вы этакие!
– Всех нас когда-нибудь повесят! – прокричал д’Артаньян, сунув один пистолет за пояс и перехватывая свободной рукой поводья. – Быть может, тебя первого!
Он еще раз хотел напомнить, чтобы не забыл передать неизвестному графу явиться за возмещением убытков в Пале-Кардиналь, но подумал, что поступает неосмотрительно, оставляя столь явный след для погони, которая, быть может, уже неслась по пятам. И, пожалев о своей откровенности, дал коню шпоры.
Лакей еще долго бежал следом, что-то вопя, но отдохнувшие лошади рванули вперед со всем пылом. Кто-то с вилами наперевес попытался было заступить им дорогу, однако д’Артаньян выразительно поднял пистолет, и добровольный помощник закона шарахнулся, спрятался за высокую бочку. Гасконец не стал тратить пулю – два всадника пронеслись мимо и очень быстро оставили Бове далеко позади.
– Дыра, конечно, редкостная, – пробормотал д’Артаньян себе под нос, шпоря гнедого. – Но кони тут хороши, надо будет запомнить…
По-прежнему двигаясь проселками, они устремились прямиком в Шантильи – если только применимо слово «прямиком» к их пути, вынужденному подчиняться не экономии времени, а фантазии тех, кто когда-то для собственного удобства прокладывал эти стежки, прихотливо петлявшие, словно опившийся уиски лондонец по пути домой из трактира. Хорошо еще, что опытный охотник д’Артаньян сызмальства умел держать направление по солнцу, сейчас это пригодилось как нельзя лучше. Конечно, приходилось делать ненужные крюки – двигаться совсем уж без дорог, полями и лесами, было опасно, можно заплутать не на шутку, и солнце тут не поможет – но все же они довольно быстро приближались к желанной цели.
– Кажется, мы выигрываем, сударь… – пропыхтел Планше с довольным видом скакавший голова в голову с хозяином. – Вот уж никогда не думал, что буду ехать на отличной такой, господской кобылке… Как идет! Таз с водой на спину поставь – не расплескает!
– Вот видишь, а тебе претило конокрадство! – фыркнул д’Артаньян. – Есть в нем, друг Планше, свои светлые стороны… Только, я тебя умоляю, не вздумай расслабиться! Впереди еще Шантильи, нам его никак не объехать. А оттуда… – он прикинул по солнцу, для верности глянув на свои часы. – А оттуда на таких лошадях до Парижа нам добираться всего-то часов шесть… Черт возьми, мы успеем к назначенному сроку, если только не помешают…
– Куснуть бы чего… Глотку промочить…
– Я там помню один трактирчик, – сказал д’Артаньян. – Пообедаем на ходу, вдруг удастся…
Прибыв без приключений в Шантильи, они остановили лошадей у трактира, на вывеске которого святой Мартин отдавал нищему половину своего плаща, соскочили на землю, и д’Артаньян внимательно огляделся.
Планше потянул воздух носом:
– Отсюда чувствую, сударь, как изнутри несет жареным гусем…
– Погоди, – сквозь зубы сказал д’Артаньян. – И не отходи от лошади.
К ним выскочил трактирщик, невысокий и пузатый, низко поклонился:
– Прикажете отвести лошадей в конюшню, ваша милость? У нас отличные яства, вино вчера завезли…
Д’Артаньян, глядя через его плечо, заметил в окне чью-то фигуру, столь резко отпрянувшую в глубь общей комнаты, что это могло насторожить любого. Повернувшись к Планше, он сделал малому выразительный знак взглядом, и тот, моментально подобравшись, положил руку на седло своей каурой.
– Вот они! – послышался крик. – Это они, это гасконец! Живее, господа, хватай их!
Лицо хозяина перекосилось, и он с заячьим проворством улепетнул куда-то во двор – судя по тому, что он не потерял ни мига, прекрасно знал о засаде и о том, что сейчас произойдет…
Д’Артаньян из житейской практичности не стал, разумеется, тратить время на такую мелочь, как хозяин, чья роль в засаде была чисто подневольной. Гораздо более его беспокоили люди, ожесточенно кинувшиеся наружу.
Самым благоразумным было бы унестись галопом, но теперь, когда до Парижа оставался, по сути, один-единственный конный переход, не хотелось иметь на плечах погоню. Поэтому д’Артаньян, поборов первое стремление пришпорить коня, отъехав всего на пару десятков футов, остановился и развернул гнедого.
Ага! За ними кинулось следом четверо всадников… Очень похоже, это были все наличные силы, какими противник располагал в Шантильи.
Выхватив пистолеты, д’Артаньян опустил дула пониже и нажал на крючки. Узкую мощеную улочку на пару мгновений заволокло пороховым дымом, но все же удалось разглядеть, что лошади под двумя передними всадниками рухнули на мостовую.
Третий не успел натянуть поводья – конь вынес его на д’Артаньяна, и гасконец, отшвырнув разряженные пистолеты, достал врага острием шпаги в горло. Приготовился отразить нападение последнего оставшегося в строю – но в это время сзади громыхнул мушкет Планше, и четвертый вылетел из седла, после чего признаков жизни более не подавал.
Они пришпорили коней. Две лошади без седоков догнали их и поскакали рядом. Д’Артаньян поймал одну за повод, приторочил его на скаку к луке седла – Планше без напоминаний сделал то же самое, хотя и не так проворно.
Присмотревшись к добыче, д’Артаньян сказал слуге:
– Черт меня побери, Планше, по сбруе видно, что это военные кони! И не просто драгунские – против нас, боюсь, подняты мушкетеры де Тревиля, впрочем, это было ясно еще по Портосу…
– Сударь, – сказал Планше с озабоченным видом. – А вы уверены, что нам дадут беспрепятственно въехать в Париж? Там всего-то восемь городских ворот, и нетрудно устроить засаду в каждых…
– Планше, на службе у меня ты умнеешь с каждым днем, – отозвался д’Артаньян, хмурый и озабоченный. – Конечно… Если это нам пришло в голову, то обязательно придет на ум и тем, кто упорно не желает пропускать нас в ратушу. Они не понимают одного: если гасконцу позарез необходимо попасть на балет, он туда непременно прорвется. Тяга к изящным искусствам – вещь неодолимая…
Глава одиннадцатая
Как д’Артаньян не увидел Мерлезонский балет, о чем нисколечко не сожалел