— А к кому?
— Вам всё так и расскажи.
— Значит, — не выдержал я, — когда было объявлено о Его первом инсульте, он уже сбежал за границу. Тогда кто же жил в Горках, кто появлялся на коминтерновских сходках и так далее?
— Наивное поколение, — хохочет Василий Лукич, — они верят во всё, что им скажут. После 21-го года везде, где можно, совали Вольфа Гольштока. Был такой авантюрист. Он и по-русски толком говорить не умел.
— Вы меня совсем запутали, — признался я. — Но вам-то что не ясно в этой истории?
— Дело в том, — задумчиво произнёс Василий Лукич, — что Вольфа Гольштока шлёпнули в январе двадцать четвёртого. Его брата Меира взяли в Претории в двадцать третьем и доставили к нам.
— Так, — согласился я. — А что же вам не ясно?
— А кто же лежит в мавзолее? — Василий Лукич крякнул и развёл руками.
— Может быть, был третий браг? — предположил я.
— Я тоже так иногда думаю, — признался Василий Лукич, — Может быть, и был, но только его так и не поймали. Это я вам точно говорю.
— Потому в мавзолей и положили, что не могли поймать. В знак уважения, — догадался я.
— Тогда, как же он к нам попал? — не унимался Василий Лукич. — После мавзолея, что ли? Что-то у нас не клеится.
— Может быть, его после мавзолея к вам направили? — съехидничал я.
— Вам всё шутки шутить, — обиделся Василий Лукич. — А я вам так скажу: он мне сам говорил, что, когда умрёт, хочет быть похороненным рядом с матерью на Волковом кладбище в Ленинграде. Но поскольку там уже похоронили Вольфа, то он как раз и боялся, что его засунут в мавзолей.
— Когда это он вам говорил? — плохо уже соображал я.
— Часто говорил. В тридцать восьмом говорил и позднее. Так уж важны даты?
— Но, Василий Лукич! — взмолился я. — Мавзолей существует с двадцать четвёртого года!
— Можно подумать, что я этого не знаю! — огрызнулся чекист-ветеран. — Я поэтому и спрашиваю: КТО ТАМ ЛЕЖИТ?
— Ленин там лежит, — заорал я. — Ленин Владимир Ильич!
На лице Василия Лукича появилось выражение долготерпения учителя в беседе с придурком-школьником.
— Ну, как он мог туда попасть, — мягко спросил он, — если в сороковом году Ильич был ещё жив, а тот, которого вы, видимо, имеете в виду, был убит при переходе границы в двадцать первом?
И тут я понял всё.
— Вы говорите, что он сбежал и найти его не удалось? — спросил я, трепеща от открывшейся мне истины.
— Да, да, — подтвердил Василий Лукич. — Его не поймали, это я точно знаю.
— Так он сбежал к вам. Неужели трудно было догадаться? Это было единственное место, где у него были шансы не быть убитым и написать ещё десять томов своих произведений, которые были изданы в прошлом году. Сопроводиловку ему написал Феликс, после чего его самого и ликвидировали. Конечно, его не могли найти.
— Да, видимо, так, — задумался Василий Лукич. — Выходит, у нас настоящего шлёпнули. Я так и подозревал, если говорить откровенно. Настоящую фамилию в таких формулярах не пишут.
— А что было написано у него в формуляре? — догадался я спросить.
— Как что? — даже остановился Василий Лукич. — Так и было написано: “Ленин (Ульянов) Владимир Ильич”. Только никто не поверил — все знали, что Ленин лежит в мавзолее. Хитро, конечно, придумали. Ничего не скажешь! Но кого же они всё-таки упрятали в мавзолей?
— А может, всё было наоборот?
— Может, и было, — устало согласился Лукич. — Так засрали мозги всем, что ничего и не понять. Третьего брата не было. Их было двое всего. Никак не пойму, почему этих в мавзолей положили, а настоящего здесь хлопнули?
— Брось, Лукич! — не выдержал я. — Никого из них в мавзолей не клали. Кукла там лежит восковая. Сейчас это каждому школьнику известно.
— А ты знаешь, — после некоторого раздумья произнёс Василий Лукич, — если ты не врёшь, то всё тогда становится на свои места. И главное, что прав я был — не было третьего брата!
— Был третий брат, — открыл я ему очередную тайну, — но он убился, упав с броневика.
— Ты всё ёрничаешь, — устало вздохнул Лукич, — а мы-то в него верили!
— Как же ты мог в него верить, если он у тебя сидел? — разозлился я.
— Я не в того верил, что у меня сидел, — прошептал Лукич. — Я верил в того, кто в мавзолее лежит. А ты говоришь: кукла!
БРАЧНОЕ СВИДЕТЕЛЬСТВО
Однажды я задал Василию Лукичу вопрос, который давно вертелся у меня на языке, но поскольку он касался, так сказать, личной жизни ветерана, мне казалось неудобным его задавать.
Наконец я решился.
— Василий Лукич, — спросил я, — а вы женаты были? Семья, дети у вас есть?
— Почему был? — несколько смущённо ответил Василий Лукич, — я, вроде, и сейчас женат.
Он покопался в ящике стола и извлёк из него старое брачное свидетельство. Посмотрел в него, вздохнул и протянул мне.
Я взял свидетельство, раскрыл его и прочёл, что отдел Записи гражданского состояния Краснопресненского района Москвы 18 августа 1930 года зарегистрировал брак Василия Лукича с гражданкой Браун Евой Францевной 1912 года рождения.
Поначалу у меня не возникло никаких ассоциаций.
Я только спросил:
— А она жива сейчас?
— Вроде жива, — пожал плечами Лукич, — только уехала куда-то за границу. Ей в 1948 году срок дали за двоемужество, Она второй раз умудрилась замуж выскочить, не разводясь со мной.
Я понял, что и в личной жизни старого чекиста не меньше тайн, чем в его служебной деятельности.
— А как вы с ней встретились? — спросил я, — она тоже в НКВД работала?
— Это ещё во времена ОГПУ было, — покачал головой Лукич, — а встретились мы с ней…
Он замолчал, как-то странно улыбнулся, прокашлялся и произнёс:
— Да и не встречались мы с ней вовсе.
— Как это не встречались? — не поверил я, — как же вы поженились?
— А поженились мы вот как, — продолжая улыбаться, ответил Василий Лукич. — Как-то в августе 1930-го года вызывает меня к себе лично Вячеслав Рудольфович…
— Кто это такой Вячеслав Рудольфович? — блеснул я своей серостью.
— Историк! — воскликнул Лукич, — книги пишешь, а не знаешь, кто такой Вячеслав Рудольфович! Вячеслав Рудольфович — это товарищ Менжинский.
— А-а, — протянул я, — значит тебя, Лукич, вызвал к себе лично Менжинский?
— Представляешь? — Лукич указал пальцем в потолок, — сам председатель ОГПУ! Я два часа сапоги надраивал, потом вхожу к нему ни жив — ни мёртв.
А Вячеслав Рудольфович улыбается, за руку со мной поздоровался. “Садитесь, говорит, Василий Лукич. Как служба идёт? Как ваши подопечные в зоне? Есть ли какие-нибудь проблемы?”
Я отвечаю, что всё нормально, подопечные сидят тихо, а проблемы, если и возникают, то мелкие. Решаем их сами. Начальство за зря не беспокоим.
Говорю я ему всё это, а сам чую, что не для того товарищ Менжинский меня вызвал, чтобы узнать, какие у меня проблемы в моей спецзоне с подопечными. Для чего-то другого я ему понадобился. Слушает меня Вячеслав Рудольфович как-то рассеянно.
— Знаю, что ты молодец, Василий Лукич, — говорит он, — службу нашу знаешь и понимаешь. Даже сам товарищ Ягода тобой не нахвалится. Один только у тебя недостаток есть, дорогой товарищ. Холостяк ты. А ведь парень хоть куда! Почему так случилось?
Никак я такого поворота в нашей беседе не ожидал, но отвечаю:
— Потому как дал обет, товарищ Менжинский, не обзаводиться семьёй до окончательной победы труда над капиталом.
— Это хорошо, — соглашается товарищ Менжинский, — это наша общая цель, к которой нужно стремиться. Но на данном историческом этапе наша партия ставит перед страной и народом более конкретную задачу: построение социализма в отдельно взятой зоне, то есть, я хотел сказать, конечно, в отдельно взятой стране. Я оговорился, потому что, как ты хорошо понимаешь, Лукич, за образец будут приняты методы, которые, ты вместе со своими товарищами разработал в экспериментальных зонах. Но для достижения нашей главной, а не промежуточной цели, тебе бы надо жениться, браток.