- Подкупим, но не доверимся ей. Доверять слугам и прибегать к их помощи - не одно и то же. Ей будут предложены деньги за то, что она займет флорентийку на небольшое время, пока вы задержитесь в спальне. Но впоследствии она может все рассказать своей госпоже... Вы к тому времени уже поступите на службу к кардиналу и, следовательно, будете защищены от мести королевы-матери.
К тому же ей намекнут, что вы действовали и в ее интересах, а ларец будет ей возвращен.
- Как так "возвращен"?!
- Разумеется, после того, как его содержимое будет тщательно изучено и скопировано.
- Выходит, вы все предусмотрели?!
- Как видите.
Бежар немного помолчал, прислушиваясь к тишине, царящей вокруг. Толстые монастырские стены надежно ограждали сон братии от звуков улицы.
- И все же у вас есть свой человек во дворце, - заметил Бежар, пытаясь исподтишка проследить за реакцией Арамиса. - Иначе, кто подкупил бы служанку?
"В самом деле, какая глупость, впутывать какую-то служанку, когда духовник королевы - иезуит, - подумал Арамис. - Будем надеяться, что Бежару об этом ничего не известно. Однако, что еще я мог ему сказать?"
- Ее пока никто не подкупил, любезный Бежар.
- Но это значит...
- Это значит, что подкупом придется заняться вам.
- Мне?!
- Вы сами понимаете, что, кроме вас, больше некому.
Не хотите же вы предложить это дело мне!
- Черт подери, нет, конечно! Но у меня нет денег, я вынужден считать каждый ливр!
- Вот вам, - сказал Арамис, подавая тяжелый мешочек. - Здесь хватит денег, чтобы подкупить обеих служанок.
- Ладно, - проговорил обрадованный Бежар. - Попробую, хотя мне никогда не приходилось заниматься подобным делом. Что мне делать, если девушка откажется?
Она ведь может тут же донести на меня королеве-матери!
- Не беда. В конце концов, мы и добиваемся того, чтобы вас прогнали из Люксембургского дворца. Это случится чуть раньше - только и всего.
- Но - ларец! Вы не получите ларца! - торжествующе вскричал Бежар. Неужели это для вас не имеет значения?! Нет, дорогой д'Эрбле, вам не удалось убедить меня!
Вы хотите уверить меня в том, что играете честно, но постоянно что-то скрываете. Во дворце, конечно же, есть человек, который способен добыть ларец, но он не хочет рисковать сам. И этот человек несомненно достаточно важная персона. Кроме того, он должен принадлежать к числу ближайшего окружения Марии Медичи. Этот человек открылся бы мне, подстраховавшись моей подписью на той бумаге, которую от меня требовали. Это было бы его оружием против меня, вздумай я остановиться на полпути. О, я все вижу!
Напрасно вы скрытничаете. Если же меня схватят слуги кардинала прежде, чем мне удастся осуществить мой замысел, и назови я под пытками ваши имена, у вас, узнаю иезуитов, будет документ, свидетельствующий против меня. Все подумают, что я действовал из мести, скажут, что я вор и мерзавец, слово которого не заслуживает никакого доверия, и, умирая, я просто-напросто решил свести счеты с Орденом, который моими руками выкрал ларец из королевской опочивальни. Кардинал ведь ненавидит королеву-мать, он одобрит любой поступок отцов-иезуитов, направленный против Марии Медичи.
Бежар вложил в эту обличительную тираду слишком много страсти и умолк, вытирая капли пота, выступившие на лбу, и тяжело переводя дыхание.
Арамис размышлял.
- Хотите, я сам назову имя этого человека из Люксембургского дворца?
Арамис хранил молчание.
- Я понимаю, вы не хотите выдавать его, ставить под удар, не так ли? Поэтому я назову его имя сам.
Ни звука в ответ.
- Не говорите, если не хотите, - пожал плечами Бежар. Он успокоился и полностью взял себя в руки. Во всем его облике появилось что-то новое. - Я и так догадался, что это духовник, аббат Сюффрен. Кто еще мог так детально описать покои королевы. Кто мог их сообщить вам?! Уж конечно, не госпожа де Вернейль и не герцог д'Эпернон. Не говоря уже о служанках, которых вы приплели в последнюю минуту, пытаясь сбить меня с толку. Еще бы! Конечно, преподобный Сюффрен добудет ларец, но только в случае крайней необходимости. А покуда жив кардинал, не стоит ссориться с королевой-матерью, не так ли, брат д'Эрбле?
В голосе алхимика послышались торжествующие нотки.
Он язвительно улыбнулся. - Вы просчитались, д'Эрбле! - воскликнул Бежар, не скрывая удовлетворения. - Вы крепко просчитались. Так или иначе, но теперь и у меня есть оружие против вас.
Неожиданно для Бежара Арамис улыбнулся. И в этой улыбке алхимик увидел презрительную жалость и ни капли страха, который ожидал увидеть. Да, Арамис презрительно улыбался. И кроме того, - и это было совсем уж неожиданно и огорчительно для Бежара, - Арамис жалел его!
- Вы можете улыбаться сколько вам угодно, господин д'Эрбле! - вскричал он, пытаясь защититься от этой улыбки, спрятаться от нее. - Я знал, я всегда знал, что вы презираете меня! Еще бы! Вы дворянин, вы потомок старинного рода, а я жалкий человечишко, который интересен вам только потому, что до многого дошел своим умом! Потому что вас интересуют мои знания! Но, прочитав меня, словно книгу, вы высосете из меня все мои знания, все, что сможете, и отшвырнете в сторону. За ненадобностью!
- Любезный Бежар, - холодно проговорил Арамис. - Вы - жалкий глупец. Я никогда не выбрасываю книг. Даже прочитанных!
С этими словами Арамис повернулся и вышел, казалось, потеряв к Бежару всякий интерес, предоставив последнему предаваться наедине размышлениям о том, что же он выиграл и что проиграл, а также о различии между аристократом и плебеем.
Глава сорок седьмая
Арамис узнает новости
Вернувшись к себе, Арамис увидел, что до рассвета осталось не более двух часов и этой ночью ему уже не заснуть. Он присел на жесткое монашеское ложе и глубоко задумался.
Из этого состояния его вывел первый луч солнца, проникший в келью сквозь узкое оконце, больше напоминавшее бойницу в стене крепости. Очнувшись, словно он действительно был погружен в сон, Арамис провел рукой по лицу, встал и направился в молельню, куда уже созывал братию монастырский звучный колокол. Вознеся утренние молитвы совместно с облаченными в грубые черные рясы братьями-миноритами, Арамис занялся делами земными. Он был одет точно так же, как и все, а лицо его было знакомо многим, поэтому присутствие его в монастыре не вызывало интереса.
К тому же Арамис являлся гостем преподобного Мерсенна, право которого оказывать гостеприимство заезжим путешественникам никто и не думал оспаривать в силу известных обстоятельств и характера научной деятельности знаменитого патера.
Итак, Арамис приступил к неотложным земным делам.
Сначала он переговорил с отцом Мерсенном. Результатов этого разговора явилось то, что некоторое время спустя из ворот монастыря вышел тот самый юный служка, которому уже случалось выполнять поручения Арамиса, и направился к набережной Сены. Там он переправился на другой берег реки и быстро зашагал по улицам просыпавшегося город".
Без всяких помех он дошел до особняка г-на де Кавуа. Постучавшись в двери, ведущие на половину для слуг, и переговорив со служанкой, он был впущен в дом. Можно думать, что миссия юного монаха увенчалась успехом, так как по прошествии четверти часа он вышел из дома и неторопливо пустился в обратный путь, наслаждаясь свободой и глазея по сторонам. На полпути его обогнала карета г-на де Кавуа с плотно задернутыми занавесками на окнах и запряженная четверкой лошадей.
К тому времени, когда посланец подходил к монастырю, он встретил эту карету снова. Она уже отъезжала от ворот, и путь ее лежал в парижское предместье Сен-Жак, где находился дом, откупленный и переоборудованный общиной под монастырь, куда она и переместилась в 1626 году из загородного Пор-Руаяля. Община состояла главным образом из благочестивых монахинь и управлялась строгой Анжеликой Арно. Именно сюда, заручившись рекомендательным письмом отца Мерсенна, сопровождал Арамис Анну Перье в карете г-жи де Кавуа. Понимая, что его разыскивают по всему Парижу, и не желая искушать судьбу, Арамис вспомнил о старой дружбе и решил попросить г-жу де Кавуа об одолжении. Карета была ему тотчас прислана.