- Осторожнее, Портос! Не упадите вниз, - рассмеялся Арамис, уже не раз имевший возможность полюбоваться видом Парижа с монастырской колокольни и потому реагировавшим более сдержанно.
- Правда! Черт побери, было бы обидно, избегнув опасности посерьезнее, сломать себе шею в такой безобидной ситуации. Вдохнув полной грудью этот свежий воздух, я окончательно пришел к выводу, что науки губительны для здоровья, - посетовал Портос, ухватившись для прочности за какой-то шест или стержень.
- Эй, что это вы делаете, друг мой?! - вскричал Арамис, всплеснув руками.
- Разве вы не видите, держусь за эту штуку. Так легче сохранить равновесие, перегнувшись вниз.
- Заклинаю вас, Портос, отпустите ее скорее!
- Да что случилось?! Вы только что просили меня соблюдать осторожность, вот я и ухватился. Да успокойтесь же, Арамис, вы видите - я ее отпустил. Могу даже отойти в сторону от этой трубы на палке. Что это за штука? Насест для голубей?
- Это подзорная труба, которую прислал из Пизы в подарок отцу Мерсенну астроном Галилей.
Портос бросил на Арамиса умоляющий взгляд:
- Прошу вас, Арамис, не продолжайте, а то мне опять сделается худо.
Атос же, напротив, проявил интерес к теме и, подойдя к зрительной трубе, укрепленной на штативе, спросил:
- Если я правильно понял - это устройство позволяет патеру наблюдать в ясную ночь звездное небо?
- Совершенно верно.
- Значит, она увеличивает силу зрения? Приближает предметы?
- Да. Хотите взглянуть? Отец Мерсенн показывал мне Луну, это очень интересно. Сейчас, к сожалению, день, но если дождаться наступления темноты...
- Вы говорите - "к сожалению", Арамис! - воскликнул Атос, подойдя к телескопу и приникнув к окуляру. - А я скажу - "к счастью". Поистине великое изобретение!
Вот передо мной каменные химеры Собора Богоматери, так близко, что их, кажется, можно потрогать рукой!
- Преподобный Мерсенн объяснил мне, что труба увеличивает изображение почти в тридцать раз и за один экземпляр ее, посланный в подарок дожам, венецианский сенат тут же удвоил мессиру Галилею жалованье, - заметил Арамис.
Последние слова аббата, как и неподдельный интерес, проявленный к диковинному оптическому приспособлению Атосом, возымели действие и на Портоса. Он прислушался и подошел ближе.
- Послушайте, - выпалил он. - Да ведь Собор так далеко! Неужели так хорошо видно, Атос?
- Посмотрите сами. - И Атос уступил место у телескопа господину дю Баллону.
- Ax! - вскричал пораженный Портос.
Атос и Арамис не могли удержаться - оба расхохотались.
- О! - проговорил Портос, прильнув к окуляру. - Я не поверил вам, Арамис, но теперь сам вижу. О, вот и Лувр! Кареты на площади, всадники словно игрушечные!
Поразительно. Знаете, что я вам скажу, венецианский сенат поскупился. Они сущие скряги - эти венецианские дожи!
Тысяча чертей! Да за такую вещь следовало бы не удвоить, а увеличить вчетверо жалованье этому господину Галилею.
- Узнаю вашу обычную щедрость, любезный Портос, - смеясь, ответил Арамис. - Не вы ли недавно ругательски ругали всех ученых, называя их книжными червями, и еще похуже. Я, право же, запамятовал, как именно...
- А теперь я вижу башню Сен-Жак, - продолжал Портос увлеченно. Удивительно близко...
В этот момент на звонницу поднялся монах-звонарь. Он сначала с некоторым удивлением посмотрел на господ, рассматривающих город в зрительную трубу преподобного Мерсенна, но, видимо, вспомнив, что сегодня у этого достойного патера собирается научный кружок, лишь кивнул и потерял к ним интерес.
- Дело к полудню, брат д'Эрбле, - пояснил он Арамису, хотя тот и не нуждался в пояснениях. - Пора звонить и читать "Angelus" <Начальное слово молитвы, читаемой при звоне колокола утром, в полдень и вечером.>.
Атос, рассеянно слушавший слова молитвы, лишь иногда морщась, если монах проглатывал латинское окончание или путал падеж, перевел взгляд на восток. Монах ухватился за канат, деревянный ворот скрипнул, и медный колокол медленно, словно нехотя, начал раскачиваться в ответ на усилия человека. Монастырский колокол был невелик, а монах - здоровый малый. Он привык справляться один, без помощников. Медный котел колокола раскачивался все сильнее и сильнее. И вот наконец - первый удар медного языка о внутренние стенки. Звук его разнесся на полтора лье по всей округе. Атос вздрогнул и схватил Портоса за руку:
- Портос, смотрите на восток. Направьте трубу к востоку!
- Но я и так туда смотрю.
- В таком случае - что вы сейчас видите?
- Королевскую площадь.
- А дальше? Дальше?
- Дальше? Что же, извольте - дальше я вижу Бастилию.
- Вот именно, Портос, Арамис, Бастилию! Дальше видно Бастилию!!
- Ну да! Бастилию. Не пойму, почему вас это так волнует. Черт возьми! Последний возглас свидетельствовал, что волнение передалось также и Портосу. - Черт меня побери со всеми моими кишками. Сейчас я вижу башни... Ту самую... Теперь другую, на них несколько человек... Нечетко...
- Это можно отрегулировать. Настройте-ка ее, - подсказал Арамис, подхвативший мысль Атоса на лету. Но Портос уже и сам догадался, как получить сфокусированное изображение.
- Портос, - стараясь говорить спокойно, произнес Атос. - Заключенных Бастилии выводят на прогулку в середине дня... Заключенные, содержащиеся в самих башнях, могут прогуливаться на них же... Кто знает, быть может...
- Вот! - заорал Портос. - Вижу! Вижу его!! Ха-ха!
Д'Артаньян, мы тут! Мы тебя видим! Сто чертей и одна ведьма! Ура-аа!!
- Силы небесные! - вскрикнул Арамис. - Пустите меня, Портос.
- Тысяча чертей!! Вот он - д'Артаньян!
- Бог и все его ангелы!!
- Д'Артаньян! Гасконская голова!! Мы здесь, тысяча чертей и одна ведьма!
Звонарь в ужасе выпустил веревку из рук, и слушая взрыв этих "мушкетерских" восклицаний и бессвязных ликующих возгласов, часто крестился.
- А еще ученые люди! Ох! Последние времена настают... Cessat doctorum doctrina, discipulorum desciplina <Иссякает ученость ученых, послушание учеников (лат.).>, - проговорил он.
Глава пятьдесят шестая
Что видно с башни, или о пользе прогулок на свежем воздухе
Д'Артаньян продолжал свои ежедневные прогулки на верхушке башни, исходя из той нехитрой житейской премудрости, что следует пользоваться любой возможностью разнообразить рутину тюремной жизни. Кроме того, моцион полезен для здоровья!
Лишенный контактов со своим прежним тюремщиком, месье Буало, Д'Артаньян мог единолично расправляться со своими обедами, а также завтраками и ужинами, но зато он не мог теперь даже изредка получать и передавать послания.
Теперешний страж его, строго предупрежденный тюремным начальством о необходимости быть бдительным вдвойне, так как арестант чуть было не совершил побег, одним своим видом отбивал всяческую охоту вступать с ним в контакт.
Зато наш гасконец был целиком предоставлен самому себе и мог размышлять о различных метафизических вопросах сутки напролет. "Только бы не сделаться философом, - говорил Д'Артаньян себе безмолвными и бессонными ночами. - В этом случае меня непременно отправят в отставку - кому нужен философствующий лейтенант мушкетеров!
И мне придется умереть с голоду - обычная участь большинства философов, насколько мне известно. В то время как сегодня на обед я ел пулярок в белом вине. Надо думать, господин дю Трамбле, чувствуя свою несомненную вину передо мной, не слишком экономит на моем содержании. Он позволяет себе удерживать не более трех ливров из тех пятнадцати, что господин суперинтендант финансов отпускает ежедневно на нужды господина д'Артаньяна. Зато у других бедняг он уж наверняка крадет все пять".