Алешу будут обрабатывать. Потому, что умер он с сардонической улыбкой на лице, и хоронить его предпочтительно в закрытом гробу. Умер он в судорогах, словно рыба заглатывая воздух. Умер закатывая глаза и исходя пеной. Умер в луже собственных испражнений так, словно он совсем еще маленький и не может контролировать себя. И оставлять его в таком виде нельзя-непорядочно как-то. Алешу помоют, причешут, вправят застывшые лицевые мышцы, помадой подведут губы, румянами — щеки, приладят гелем ломкие волосы и он станет почти как настоящий, никто и не заметит, что не Алеша это вовсе, а каучуковая кукла, гутаперчивый мальчик-гни как хочешь…
«Бальзамирование» (печень твои и легкие твои и желудок твой и кишки твои положены будут в канопы — Имсет, Хапи, Дуамутеф, Квебесенуф…)
Нет, конечно же, печень и легкие трогать никто не будет. Остатки непереваренной пищи вызовут процесс разложения в кишечнике и желудке, но прежде, чем живот покойника распухнет, беременный смертью, тело уже похоронят. Скорее всего, ему сделают несколько « инъекций формалина в область открытых участков тела», разгладят складки, произведут « полоскание и тампонирование полости рта», возможно « консервацию естественных отверстий». Несложно обеспечить сохранность столь маленького тела на протяжении нескольких суток. «гробы, венки, цветы, транспорт» — Все входит в прейскурант. Анна поймала себя на мысли о том, что до смерти сына жизнь его отчасти состояла из столь же материальных вещей-носки, трусы, футболки, джинсы. Странная аналогия вызвала у нее короткий смешок, немало удививший агента. «сохранение и услуги морга» — Не более двух дней. Потом Алешу отвезут на кладбище, посредством «транспорта» и предадут земле, тем самым завершив список «риуальных услуг», захоронением тела. Бронь на кладбище у Анны была своя — грех не поделиться с сыном. Замороженно подписывая бумаги, отдавая права на сына чужим людям, Анна чувствовала, что и сама остывает, покрывается инеем смерти. Судьба тела Алеши была решена.
Казалось, вечность прошла прежде, чем агент ушел… Погрузившись в бытовую смерть своего ребенка, Анна перестала ощущать время, словно Алеша холодом своим остановил биение и ее сердца. Она осталась одна в желто-оранжевой квартире, подсвеченной полуденным солнцем. Сидела за кухонным столом, недоуменно вертя в руках квитанцию на ритуальные услуги. Сама фраза «Ритуальные услуги» вызывала нее липкий ужас. Ее сын будет подвержен « ритуалу», в результате чего окажется в земле. Его будут трогать чужие руки, одевать в костюм-ведь это смешно-восьмилетний мальчуган в деловом костюме — его ногти покроют бесцветным лаком.
Ритуал.
Внезапно мир качнулся и полыл вокруг Анны разноцветными бликами. В ту же секунду зазвонил телефон.
Анна повернула голову в сторону черного аппарата и мгновенно поняла, что именно она услышит, сняв трубку. Голос, безликий и насмешливый, потребует Алешу, потребует гулким приказом и она не посмеет отказать. Она…
— Алло?
Это была мама. Ее мама, Алешина бабушка. Так получилось, что в долгом списке людей, которым предстояло узнать о смерти Алеши, ей было уготовано первое место.
Разговаривая с матерью, Анна была поразително спокойна. Будто бы что-то ушло из ее души, оставив лишь оболочку, будто бы сама она была мертва, как и ее сын, и мертвая разгваривала с живыми, сообщала им о своей и его гибели.
После звонка матери телефон не замолкал ни на секунду. Смерть притягивает. Звонили родственники, близкие и не очень, знакомые, друзья. Многие были осведомлены о болезни Алеши — с ними Анна монотонно делилась печальными новостями, равнодушно выслушивала маловнятные соболезнования и клала трубку, с уверенностью ожидая новых звонков. Звонили и те, кто ровным счетом ничего не знал-этим Анна докладывалась с призрачным удивлением, ей было сложно понять, что двигало ими в стремлении позвонить именно сейчас. Так полагается. Сначала умирает ребенок. Потом взрослые созваниваются и обсуждают это событие, сопливо выражая жалость по поводу столь безвременной кончины. В этом есть что-то неестественное, паскудное — так коршуны слетаются над гниющим трупом.
Звонок. Еще один.
Рука тянется к трубке.
— Мне нужно поговорить с Алешей… — в трубке помехи, скрежет. Анне показалось, что она слышит звуки древнего радиоприемника, вопиющий веселенький шансон на фоне хрустящей пустоты. Голос въелся в сознание, пробуждая ее к жизни.
— КТО ЭТО? — закричала она в трубку. Тот же голос, те же интонации, только теперь в нем ощущалось торжество.
— Алееееешенька бооооолеееен! — врезалось в ее ухо, — Алешенька в реанимации! Какое НЕСЧАСТЬЕ!
В трубке завыло, звуки шансона внезапно усилились до невозможного писка, помехи забили собою трубку, ватой ударилась о барабанные перепонки волна звука, трубка вырвалась из ослабевшей разом руки и упала на ковер с густым хлопком. В эту самую секунду Анна внезапно осознала, что мальчик ее Алеша мертв и все происходящее уже никак не повлияет на его дальнейшую судьбу. Волна горя обрушилась на нее без предупреждения, всецело покоряя сознание. Более она не спала.
Бесполезная трубка лежала на ковре, оскверняя пространство звуками шансона.
Похороны сына состоялись в среду, 15-го Декабря в 2 часа дня. Алешу хоронили в закрытом гробу-несмотря на обилие косметики, выглядел он так будто его собрали из кусочков, подобно мозаике. Агент настоятельно уговаривал Анну не прощаться с сыном, но даже сама мысль об этом казалась ей кощунственной. Увидев Алешу в новом гробу, в костюме, с напомаженными волосами и неестественно красными губами, пухлыми щеками и невнятным каким-то лицом, Анна не расстроилась, а даже повеселела отчего-то предположив, что вместо сына ей подсунули скверно исполненную куклу. Слезы потекли из глаз позже, когда она села в автобус, непосредственно рядом с закрытым гробом, утопающим в цветах. Почему-то именно вид этого гроба, и осознание того, что там внутри заперт ее сын, вызвало в Анне ощущение затягивающей пустоты, воронки, в которую уходили последние силы.
Маленький автобус без труда вместил в салон всех желающих. Людей было немного — Анна, ее мать, с горестной тревогой в глазах, лучшая подруга Люда с мужем, двоюродная сестра Катя — полная, испуганная отчего-то, напряженная, муж ее и еще несколько знакомых, чьи лица смазались в памяти Анны, в сумрачном ее состоянии, практически не оставив следа. Агент присутствовал тут же, рядом, постоянно суетился, бойко отдавал указания, перебегал с места на место, то и дело поглядывая на Анну и на гроб, словно проверяя все ли соответствует р и т у а л у.
На кладбище было мокро. Во вторник шел дождь и слезы его впитались в кладбищенскую твердь, наполняя землю рыхым, сырым запахом тлена. Мир готовился к зимней спячке, деревья голые и безучастные едва шевелили черными ветвями, небо тяжело нависло над свежей ямой в земле, сизым брюхом своим готовое оросить земную твердь декабрьским ливнем.
Похороны проходили в суетливой спешке. Ящик, пленивший ее сына выгрузили из автобуса и поставили прямо на землю, рядом с свежей могилой. Само это действие показалось Анне неуместным и даже кощунственным, но, вопросительно взглянув на агента, она не нашла в его глазах поддержки. Родственники и знакомые выстроились торжественно — полукружием вокруг гроба, тревожной дугой оттесняя Алешу от мира живых. Анна стояла в центре этой нелепой окружности, одну из неправильных сторон которой образовывал холм рыхлой земли и глубокая яма — другую — убогие в своем недосочувствии провожающие. В этот момент, она не испытывала ни жалости, ни горя. Слезы продолжали течь, но и слезы эти были каким-то образом отстранены от нее, словно плакал кто другой.
Молчание затянулось ровно настолько, насколько того требовал ритуал. Вперед выступил толстый поп, брезгливо подбирая рясу кошачьим шагом подкрался к гробу и принялся бормотать положенные рифмы обращаясь то к более не существующему сыну ее, то, судя по нервным движениям круглой головы, сидевшей на неправдоподобно короткой шее — к соседней могиле.