— А ведь я Вам, Андрей Михайлович, дурака загоню под шкурку, — с ленцой произнес Кушаков, — Вы как есть, бархотка. Вас жопить надобно всенепременнейше.
— Как же ты вмандячился, афедрон, — Воронцов пригубил чай, — Спрячь хохотунчик, чичеряка и не хуети шантрепиздюцию, распермать!
— Что же это Вы вздумали? Никак ноздрю мне пощекотать хотите? — Кушаков залился румянцем.
— Погрею так уж и быть, твою фуфлыжку, — ласково хрипанул Воронцов, растягивая слова, — обсеменю чухана, лялька ты моя, живоглотка!
— Покажите мне….покажите мне свой Кнахт! — осмелился Кушаков.
— Позже, батенька, позже, пейте чай… Не побрезгуйте. Вот печенье, собственного приготовления. Ах, Сереженька, в мире столько красоты, столько истинной сладости….нам бы хоть толику… Дыши глубоко, Сережа, запах этот в городе не почувствуешь, там лишь дым и грязь, вдыхай всей грудью…будешь потом вспоминать…и лето это, и Инжиху…и меня-старика…
Катарсис
Федор Васильевич родился люмпеном. Всю свою сознательную жизнь, он провел в дровяном сарае, что на малой Скотской, в бдениях о судьбе пролетариата. Как то ночью, в канун своего семидесятилетия, старик вышел на улицу, впервые, возможно, в своей нелегкой жизни, распрямил плечи и глубоко вздохнул…
Его окоченелый труп, ранним утром Субботы, в туманный час Перемещения, был обнаружен дворником Яковым.
Загадочной улыбкой осветилось лицо дворника, и взметнув метлою, вздыбив курчавую бороду, он победно завыл. Песнь победителя. Песнь Ра.
Запретное
— Я вынужден уведомить… — гулко произнес инспектор… — Уведомить вас…словом уведомить вас….скажем так-она спит с котами.
— Скотами-тами… — забубнил Виктор Андреевич, механически вертя в руках карандаш.
— Вы не слушаете. Я имел ввиду котов. Пушистые, маленькие, с сухими носами, шершавыми языками. Я говорю о котах. Илона не брезгует ими.
— Гует… мими… — Виктор Андреевич дико улыбнулся и с неприязнью взглянул на карандаш. При этом один его глаз закрылся, а второй, наоборот выпучился, упитанным зрачком сверля пространство вокруг.
Инстпектор встал из-за стола и принялся мерить шагами комнату, то и дело поглядывая на часы. Он явственно хромал.
— Не обращайте внимание, голубчик, работа нервная, вот и шалю. Отчего так, спросите… Отнюдь. Не без этого знаете ли… Не без этого, но без примесей. Мы не можем себе позволить….так чтобы…каждый из тех…
Виктор Андреевич хихикнул. Его лицо, заплывшие густым жиром, растянулось в сальной улыбке. Подмигнув инспектору, он полез зачем-то в карман брюк, пошуршал там и резко вытащив руку, спрятал ее за спину.
— Атата! — пискнул он надменно.
Инспектор уставился на него.
— Мы говорили о кошках, — мягко намекнул он. — Полосатых, пушистых, с…
— Я все ваши доводы знаю наперечет, — перебил его Виктор Андреевич. Вы академически владеете слогом. А что вы скажете о татами?
— Татами?… — за спиной инспектора потрескивали дрова в камине.
— Татами. Конечно же-ведь это практически тоже самое, что и котами.
— Вы хотите сказать…
— Я лишь предполагаю, — от души расхохотался Виктор Андреевич, — не каждый в нашем мире волен предполагать…и располагать к предположениям. Предположений всегда превеликое множество, тогда как располагающих к ним факторов и вовсе не перечесть. Факты-сиречь трансформированные предположения. Теория невероятности. Скальпель Оккама.
— Итак-коты. Что мы знаем о котах?
— С ними спят, — сухо заметил инспектор. Он явно скучал.
— С ними и спят тоже, конечно же, но позвольте заметить, не оттого лишь, что предположение данности соития с котом слишком неправдоподобно, чтобы не быть реальностью?
— Идиот, — буркнул инспектор, разглядывая камин.
— Ги Де Мопассан не согласился бы с вами, любезный Карло… — вкрадчиво прошептал Виктор Андреевич и вытащил руку из-за спины. В мшистой ладони поблескивал серебристый кубик с багровыми вкраплениями.
— Позвольте ка! — жадно потянулся инспектор.
— Нет уж, голубчик. Вы попробуйте сначала, а потом, потом тяните ручонки.
Инспектор зарыдал, размазывая слезы по небритому лицу.
Виктор Андреевич холодно уставился на него, пробормотал что-то под нос и уж совсем несусветно вздохнул. В комнате тотчас потеплело.
— Я вас не понимаю, право же, вы, дорогой мой человек, не человек вовсе, а какая-то нелепая дисфункция, пародия на совершенство. Я бы вас с дерьмом смешал, с собачьим.
— Котами…котами, — всхлипывал инспектор. За спиною у него потрескивали дрова в камине.
— Ну, засиделся я. Пожалуй….пожалуй…а вы подумайте, коль решитесь, звоните. Номер мой вы знаете. Предлагаю пять-не более, один на вскидку, для порядка. Второй, конечно же выше, но не с вашим же ротозейством.
— Я исправлюсь. — буркнул инспектор. Теперь он решил обидеться.
Виктор Андреевич потрепал старика по плечу и осторожно попятился к выходу. Инспектор как-то неловко закудахтал, и повеселев, принялся кружить по комнате.
— Я не смел и надеяться! — пел он, — по стариковски фальшивя.
— А я вам ничего и не обещал… — тихо сказал Виктор Андреевич и шмыгнул ужом за дверь.
Выйдя на улицу, он расправил плечи и направился в сторону Ляшинской. Предстоял тяжелый разговор с Илоной.
Охота на москаля
Действующие лица
Ахмед Благородный старик с ясным взором, схимник, монархист
Гульнара Внучка Ахмеда, девушка невиданной красоты
Зураб Пастух из далекой горной деревни. Поэт, чревовещатель
Гассан Местный участковый. Втайне симпатизирует фонду ТАСИС
Матис Художник из Испании. Жгучий брюнет, софист и забияка
Кузька Домашний москаль, личная собственность Ахмеда
А также
Летучие мыши, волки и горные москали.
Действие первое
Декорации изображают заросшие мхом развалины Кремля на фоне безоблачного голубого неба. Руины огорожены рядом колючей проволоки. Мощные металлические ворота наглухо закрыты. Над воротами четкая надпись «РАБОТА ДЕЛАЕТ ЧЕЛОВЕКА СВОБОДНЫМ».
Старый Ахмед стоит посреди сцены спиною к зрителю непосредственно перед входом в резервацию. Его гордый стан крест-накрест охватывают пулеметные ленты. Старик обут в крепчайшие сафьяновые сапоги. В правой руке, мыслитель держит Автомат Калашникова усовершенствованной модификации, в левой ромашку.
Ахмед (поворачиваясь в профиль к зрителю): Жестокий мир, жестокие сердца! (с пафосом) Уж восемьдесят лет хожу я по земле, топчу ее ногами, вот этими самыми к слову, ногами, и что? Изменилось ли что-то за это время? Рождаются новые герои, гибнут старые идеалы. Но мир….о бессердечный мир! Остался прежним. Лишь слезы на глазах умершего ребенка…. (задумчиво) Все, пора. Нужно успеть до темноты. (оглядывается по сторонам и перекинув АКМ через плечо, достает из-за пазухи набор кусачек. Неспешно направляется к проволочному заграждению. Работает тихо, профессионально. Через некоторое время, старик оказывается внутри резервации. Оглянувшись еще раз кошачьим шагом удаляется вглубь сцены.
Внезапно раздается резкий вой сирены. На сцену выбегает Гассан. Он небрит, насторожен. На груди его блестит значок МИЛИЦИЯ ИЧКЕРИЙСКОЙ ФЕДЕРАЦИИ.
Гассан подслеповато щурится.
Гассан: Ахмед, ты?
Старик молчит
Гассан: Ахмед Нурмамбекович, я же знаю, что это ты! Вылезай оттуда, старый плут. Сколько можно тебе повторять-сезон охоты открывается только через месяц. Дай хоть размножиться поголовью!
Ахмед: (с неохотой выходит из тени) Гасан Маликович, дорогой, я же хочу как лучше! Эти гады плодятся как кролики! Вчера, Зураб видел как двое самцов пытались перегрызть проволоку! А что будет, если эта нечисть выберется из резервации? На кого нам надеяться, на вас, защитников правопорядка?