Обсуждение индивидуальной и групповой идентичности, которое велось в советском обществе в последнее десятилетие сталинского режима, было насквозь руссоцентристским. Рассмотренные выше данные, взятые из самых разных источников, свидетельствуют о том, что национал-большевистские тенденции заметно преобладали и над левацкой идеей пролетарского интернационализма, и над любыми иными формами выражения лояльности, группировавшимися на государстве, партии или культе личности. Этому способствовали как широкое использование образов и героев русской истории и мифологии в школьном образовании и во всей массовой культуре, так и публичные высказывания партийной номенклатуры. Вошедшее в привычку употребление слов «русский» и «советский» как синонимов означало, что во многих случаях в конце 1940-х — начале 1950 годов люди просто-напросто не могли выразить свои патриотические чувства по отношению к советскому государству иначе, как языком руссоцентризма.
И дело было, разумеется, не в лексических предпочтениях и даже не в элементарной привязанности к родной земле. Приведенные выше примеры показывают, что в первые послевоенные годы многие советские граждане — от школьников до кочегаров — активно размышляли о том, что значит быть членом русского национального сообщества. Настойчивое утверждение русского национального достоинства и русского превосходства было не только неотъемлемой особенностью сталинского советского патриотизма, но и средством выражения особого зарождавшегося в массах национального самосознания [916]. По мнению живших в то время людей, характерными чертами русского народа были героическая стойкость, не имеющие аналогов в иных нациях, изобретательный ум, терпение, жизнеспособность. Такой взгляд говорит об удивительно сильных шовинистических тенденциях, которые, возможно, были естественным следствием непомерного чувства национальной гордости и культурного превосходства. Русские были «избранным народом», ожидавшим наступления своего торжественного часа.
Разумеется, партийные руководители стремились внушить русскому народу, что он «избран» для выполнения марксистко-ленинской задачи строительства коммунизма [917]. Тот факт, что широкие народные массы не могли усвоить эту абстрактную, чересчур сложную для них пропагандистскую идею, не должен заслонять нам более важную истину: к концу войны русские овладели богатым арсеналом национальных мифов и образов, которого у них не было за пятнадцать лет до этого. И в этом смысле послевоенное вызревание массового национального самосознания следует рассматривать как побочный продукт предпринимавшихся сталинизмом в 1937-1953 годы усилий мобилизовать советское общество с помощью национал-большевистской пропаганды.
Глава 15
Пределы руссоцентризма сталинской эпохи: «Ленинградское дело» 1949 года
В период с 1949 по 1953 год второй по величине партийной организации Советского Союза был нанесен сокрушительный удар в ходе так называемого «Ленинградского дела». Несколько тысяч человек пали жертвой этой загадочной грандиозной чистки, в том числе секретарь ЦК ВКП(б) А. А. Кузнецов, председатель Госплана СССР Н. А. Вознесенский и председатель Совета Министров РСФСР М. И. Родионов. Заметную роль в деле сыграл также партийный аппаратчик В. П. Волков, ничем особенным до той поры не отличавшийся.
Во время Великой Отечественной войны Волков был начальником отдела одного из ленинградских райкомов партии; в 1945 году он был послан в Молдавскую ССР. Там он занимал поочередно несколько постов, включая пост секретаря Кишиневского горкома партии, и успел надоесть всем сотрудникам своей привычкой экстатически превозносить своего бывшего начальника, первого секретаря Ленинградского обкома ВКП(б) Кузнецова, который получил к тому времени назначение в секретариат ЦК. Особенно раздражал молдаван постоянный рефрен Волкова «Мы, ленинградцы…» или «У нас в Ленинграде…», а также наставления типа «Надо учиться работать у лучшей части большевиков Ленинграда, у товарища Кузнецова» [918]. Неудивительно, что когда в начале 1949 года Кузнецов полетел со всех своих постов, он потянул за собой и Волкова.
Но полуграмотное анонимное письмо, стоившее Волкову его карьеры, было весьма примечательным. Оно обвиняло Волкова не просто в связях с Кузнецовым и безудержном восхвалении ленинградской парторганизации, но и в том, что он распространял в Кишиневе слухи, будто «идет подготовка к образованию ЦК партии РСФСР с местом расположения в Ленинграде», и что «Кузнецов наиболее выдающийся деятель партии и, видимо, он будет генеральным секретарем этого ЦК» [919]. Это сообщение встревожило московское партийное руководство, хотя с первого взгляда само предположение об образовании Российской коммунистической партии, казалось бы, было в русле официальной пропаганды послевоенного десятилетия, утверждавшей превосходство русской нации над всеми остальными. 5 апреля 1950 года, вскоре после получения этого доноса, секретариат ЦК начал официальное расследование [920].
Скандал вокруг Волкова указывает на то, что слухи о создании Российской коммунистический партии, РКП(б), играли гораздо большую роль в «Ленинградском деле», чем им обычно отводится в литературе, посвященной исследованию этого вопроса. Эта партийная чистка, осуществленная в конце сталинской эпохи, до сих пор остается довольно плохо изученной — отчасти из-за того, что только часть документов по этому делу сохранилась [921]. Тем не менее, данная глава рассматривает «Ленинградское дело» в социокультурном контексте второй половины 1940-х годов, так как оно дает хорошее представление о характере и границах официального руссоцентризма в конце сталинской эпохи.
А. Собчак пишет в своих мемуарах, что слухи об образовании РКП (б) явились одной из наиболее вероятных причин возникновения «Ленинградского дела». Эта версия «имела широкое хождение в Ленинграде в 1950-х годах…. Я сам неоднократно слышал ее от самых разных людей (от университетских профессоров и партийных работников до соседа по коммунальной квартире, водопроводчика)», — добавляет он [922]. Тесную связь «Ленинградского дела» с проектом создания РКП (б) подтверждает та скорость, с которой ЦК завел дело на незадачливого Волкова. В Кишинев был послан специальный уполномоченный, который спустя месяц доложил, что слухи о РКП(б) действительно циркулируют среди русских членов молдавского партийного руководства. Хотя заместители Волкова П. В. Воронин и С. А. Субботин не признавались, что слышали, как тот высказывался на эту тему [923], сам Волков не оспаривал этого факта. Но при этом он утверждал, что начал распространять эти слухи его предшественник по фамилии Слепов [924]. Волков писал в свою защиту:
«Автор анонимного письма утверждает, что я в неофициальной обстановке в кругу работников горкома партии вел смакующие разговоры по вопросу о том, что скоро будет создан ЦК Российской коммунистической партии, что секретарем ЦК будет Кузнецов, а Ленинград будет центром Российской Федерации.
Это обвинение — клеветническое и ложное, рассчитанное на то, чтобы скомпрометировать меня как члена партии, как советского гражданина. Дело было совсем иначе. Как мне помнится, тов. Слепов, когда был еще секретарем горкома, приехав из Москвы, рассказывал в кругу некоторых работников горкома, что он слыхал, что будет создана столица Российской Федерации с центром в Свердловске или Новосибирске и что будет, возможно, создано ЦК РКП (б). Я сказал, что такую болтовню и разговоры я тоже слыхал еще в 1944 году в Ленинграде, и о Ленинграде [как будущей столице] мне рассказывал бывш. секретарь Приморского райкома партии г. Ленинграда Харитонов. Как видно, в разговоре я говорил об этом, как о болтовне, которую теперь, как очевидно, распространяли Кузнецов и его приближенные. Но я категорически отрицаю, будто я говорил, что секретарем ЦК будет Кузнецов, что я его расхваливал и прочее. Это ложь и клевета, и потом, откуда я мог знать и для чего это мне нужно, мне — честному коммунисту? Я работал в Ленинграде зав. отделом партии, пережил там всю блокаду, голодал, заболел двухсторонним туберкулезом, для чего мне вся эта болтовня? Пусть пробавляются этими разговорами клеветники и антипартийные люди» [925].
916
Ср. это с гибридизированным понятием единой русско-советской идентичности, выдвинутым другими исследователями: Frederick С. Barghoorn. Soviet Russian Nationalism. New York , 1956. Esp. p. 182; Jeffrey Brooks. «Thank You, Comrade Stalin»: Soviet Public Culture from Revolution to Cold War. Princeton, 1999. Особ. P. 195, 21-2-216, 226-227.
919
Там же. 53-53об. Доносчик писал, что Волков прекратил разговоры о проекте РКП (б) в конце 1949 года, когда до Кишинева дошла весть, что Кузнецов арестован и расстрелян. Об этом упоминает также Н. К. Смирнов в своей жалобе на секретаря Ленинградского обкома ВКП (б) А. Д. Вербицкого; см.: РГАНИ 6/118/808/61.
921
Возможно, все тайны, связанные с этим делом, никогда не удастся раскрыть. Многие важнейшие документы были уничтожены Г. М. Маленковым в 1953-1957 годы, а остальные (ранее хранившиеся в архивах ЦК, НКВД и ленинградской парторганизации) теперь содержатся в президентском архиве, засекречены и недоступны. В конце 1980 годов сотрудник Института Маркса-Энгельса-Ленина Т. Б. Томан говорил, что досье по этому делу основательно вычищены — см.: О так называемом «Ленинградском деле»//Известия ЦК КПСС. 1989. № 2. С. 133-134; Демидов Виктор. Ленинградское дело: попытка реконструкции//Звезда. 1989. № 1. С. 145.
922
Собчак А. Из Ленинграда в Петербург: путешествие во времени и пространстве. СПб., 1999. С. 91. Собчак признает, что разговоры о РКП (б) были «не больше чем слухи и догадки, но настойчивость, с которой они повторялись, заставляет думать о том, что могло быть и так». Хотя Собчак, как он пишет, пытался исследовать «Ленинградское дело», будучи мэром, но даже он имел доступ не ко всем городским архивам и не мог подтвердить свои догадки документально.
924
Поскольку Слепов больше не входил в состав руководства молдавской парторганизации, он был удобным козлом отпущения; см.: Там же. 58.