— Хорошо, — отвѣтпла послѣдняя, — и обращаясь к Агафъѣ Ивановнѣ добавила, улыбаясь, — быть может мы с вами, Агафья Ивановна, сдѣлаем его богомольным.
— На то божья воля, — отвѣтила Агафья Ивановна, и обращаясь к Аверьянову сказала:
— Ну, так скажите нам, почему вы перестали ходить в церковь?
Аверьянов откашлянув, сказал:
— Перестал ходить я в церковь уже семь лѣт.
— Господи Іисусе Христе, — проговорила Агафья Ивановна, со страхом взглянув на Аверьянова.
— Было же это так, — продолжал он. — Я защитил один раз, по окончаніи службы, когда люди прикладываются к кресту, то вы знаете, какая получается тѣснота и давка, каждый спѣпшт поскорѣй приложиться и выйти на улицу. Я уже был около священника, — продолжал Аверьянов, и уже вытянул губы поцѣловать крест, но батюшка, подняв высоко крест над моей головой, протянул его через мою голову, как я послѣ разсмотрѣл, трем богачам этого прихода; меня же, задержавшагося около батюшки, толпа чуть не сбил с ног. Я вышел, не приложась к кресту, и был злой на людей и на священника. Домой пошел я один, не дожидаясь товарищей, — продолжал Аверьянов. Я чувствовал какую-то обиду и несправедливость, причиненную мнѣ. Боясь осуждать батюшку, я все-таки не переставал думать об этом. Я стал припоминать другіе случаи, припомнил, как одного мальчика чуть не задавили в нашем селѣ из-за семьи богача Агѣева, перевшагося цѣлой семьей, состоящей из семи-восьми человѣк, ко кресту. Мальчик задержался по винѣ батюшки, как и я, и был порядочно потоптан сбившей его толпой. — Аверьянов остановился и вздохнул.
Агафья Ивановна проговорила:
— Ты очень гордый или самолюбивый. Аверьянов-же отвѣтил:
— Быть может и то и другое вмѣстѣ, но это нисколько не измѣняет положенія дѣла о справедливости. Короче говоря, я признал батюшку виновным, и что для него в церкви люди не всѣ равны, а он смотрит только на кошелек, — закончил Аверьянов.
Вѣра Константиновна как бы подпрыгнула на табуреткѣ, точно что-то обожгло ее, и вопросительно посмотрѣла на Агафью Ивановну.
Агафья Ивановна, переворачивая чашку вверх дном торопливо проговорила:
— Вот тут то ты и согрѣшил. Развѣ ты не знаешь, как Христос то сказал: не осуждай и не осужден будеши (растянув слово «будеши»), — продолжала она. А батюшка то, ежели и согрѣпшл, так с него и спросится, да… еще в д-во-е, как пнсанье говорит, а ты бы богу то молиться ходил да ходил, тебѣ бы вдвое зачлось бы там. Она торжественно подняла руку вверх с вытянутым указательным пальцем.
Вѣра Константиновна смотрѣла торжествующим взглядом на Аверьянова.
Что вы скажете, Семен Матвѣевич! — проговорила она. — Вот она у нас какая, Агафья то Ивановна, — и с гордостью посмотрѣла на старушку, а она, довольная своим отвѣтом, и польщенная похвали Вѣры Константиновны, вопросительно, почти торжествующе смотрѣла на Аверьянова.
Аверьянов встал и прошелся по проходу, а Вѣра Константиновна замѣтила ему, улыбаясь:
— Да вы не убѣгайте, Семен Матвѣевич!
Аверьянов быстро повернулся, и улыбаясь, подошел к столу, и встав против Вѣры Константиновны, проговорил:
— Но нѣт, довольно я уступал, и теперь я желаю оставить побѣду за мной, — твердо проговорил Аверьянов.
— Только не на этот раз, — возразила Вѣра Константиновна. — Правда? — обратилась она к Агафьѣ Ивановнѣ.
— Увидим, — сказала послѣдняя. — Ну, говорите, — обратилась она к Аверьянову.
Аверьянов, садясь на табуретку, проговорил:
— Вы, уважаемая Агафья Ивановна, сослались на Евангеліе, хотя я и не силен в нем, но постараюсь указать вам, что говорится в другом мѣстѣ, тоже там. Там говорится: если человѣк поступает несправедливо, то пойди и скажи ему; если он не послушает, то возьми еще человѣка и снова скажи, ежели и опять не послушал, возьми третьяго и еще скажи ему, чтоб он устыдился, и ежели не подѣйствует, то скажи во всеулсышаніе, чтоб каждый знал каков он есть. Но я не дѣлал этого и не желаю, в виду того, что он сам хорошо знает эти слова, а поступает иначе. Значить он — волк в овечьей шукрѣ, как сказал тот же Христос, — закончил Аверьянов.
— Другой вопрос: почему я не молюсь? Да, я желал бы знать, кто мнѣ скажет и доподлинно доведет, что всѣ эти молитвы и вся церковная служба, тянущаяся по нѣсколько часов, составленная такими же людьми, как и мы с вами, только в ризах, митрах и монашеских клобуках, есть пріятна богу. Быть может, она ему противна, как нам противно что-либо очень сладкое — Аверьянов встал, снова вынул папиросы и опять положил в карман.