Ной и ему подобные быстро смекнули, что континент имеет свои пределы и не так уж трудно убедить алчных чиновников, особенно законников, отхватывать от него кусок за куском и швырять эти ломти туда, где бы они достались таким, как Ной.
Вот как получилось, что горстка хапуг завладела в Америке всем, чем стоило владеть. Вот как была создана жестокая и нелепая, никому не нужная, ни с чем не сообразная, безотрадная классовая система Америки. Честные, смышленые, мирные граждане оказались классом паразитов, раз они требовали, чтобы им выплачивался прожиточный минимум. А тех, кто смекнет, как нажиться на преступлениях, не предусмотренных законом, отныне и впредь полагалось награждать и прославлять. Вот так американская мечта опрокинулась на спину брюхом кверху, позеленела, закачалась на мутной поверхности бездонной алчности, раздулась от газов и с треском лопнула в лучах полуденного солнца.
Е pluribus unum[2] — вот какой девиз сочли уместным будто шутки ради отчеканить на валюте этой лопнувшей Утопии: ведь немногим до безобразия разбогатевшим американцам достались владения, привилегии и радости, в которых было отказано всем прочим. А еще более поучительным девизом в свете того, что мы узнали о Ное Розуотере и ему подобных, мог бы стать следующий: «Хватай больше, чем можешь ухватить, не то останешься с носом!»
И Ной родил Сэмюэла, и тот взял в жены Джеральдину Эмс Рокфеллер, и Сэмюэл еще пуще отца увлекся политикой и не жалея живота служил партии республиканцев, вершил ее судьбами, побуждал эту партию выставлять на выборах таких кандидатов, что умели крутиться подобно дервишам, драть глотку на любом наречии и отдавать приказы полиции палить по толпе, едва только им почудится, что какому-нибудь голодранцу может взбрести в голову, будто он и Розуотер равны перед законом.
И еще Сэмюэл скупал газеты, а заодно и проповедников. Он учил их простой истине, и они затвердили ее назубок: кто смеет думать, что Соединенные Штаты Америки должны стать Утопией, — тот лентяй, размазня, проклятый богом болван. Сэмюэл трубным гласом возглашал, что ни один американский рабочий не стоит больше восьмидесяти центов в день, но сам при этом радовался случаю отвалить сто тысяч долларов за картину какого-нибудь итальянца, отдавшего концы триста лет назад. В довершение всего он дарил картины музеям — пусть, мол, бедняки обогащаются духовно. По воскресеньям музеи были закрыты.
И Сэмюэл родил Листера Эймса Розуотера, и тот взял в жены Юнис Элиот Морган. Надо отдать должное Листеру и Юнис: эта парочка была не то что Ной с Клиотой или Сэмюэл с Джеральдиной — они умели посмеяться и смеялись от души. Любопытно отметить: в 1927 году Юнис стала чемпионкой США по шахматам среди женщин и в 1933 — тоже.
Юнис написала исторический роман о женщине-гладиаторе «Рамба из Македонии». В 1936 году он сделался бестселлером. Она погибла в 1937-м, став жертвой несчастного случая, во время прогулки на яхте. Юнис была умна, обаятельна и не в шутку расстраивалась из-за положения бедняков. Она была моей матерью.
Ее муж Листер делами никогда не занимался. С самого его рождения и до той минуты, когда я пишу эти слова, капиталами его ведали адвокаты и банки. Почти всю свою сознательную жизнь он провел в конгрессе Соединенных Штатов, поучая, как надо жить. Сперва он выступал в этой роли как представитель округа, центром которого является город Розуотер, затем как сенатор от штата Индиана. Ни сейчас, ни когда-либо прежде в штате Индиана он не жил — это шитая белыми нитками политическая басня. И Листер породил Элиота.
Листера нисколько не трогало, какие последствия и осложнения влечет за собой капитал, доставшийся ему в наследство. Он думал об этом примерно столько же, сколько другие о мизинце на своей левой ноге. Его собственные миллионы никогда его не волновали, не забавляли, не искушали. Не моргнув глазом, он отдал девяносто пять процентов своего состояния в тот Фонд, которым ты теперь заправляешь.
А Элиот взял в жены Сильвию Дювре-Зеттерлинг, парижскую красотку, которая его потом возненавидела. Ее мать покровительствовала художникам. Ее отец был знаменитейшим виолончелистом. Ее дед и бабка по матери были из Ротшильдов и Дюпонов.
А Элиот стал пьянчужкой, доморощенным утопистом, святошей, беспутным дурачком.
Не родил ни души.
Bon voyage[3], дорогой братец, или кем ты там мне приходишься! Будь добрым! Будь великодушным! Преспокойно наплюй на искусство и науки — они еще никогда никому не помогли. Будь искренним и заботливым другом бедняков».