– Брат мужа твоей дочери, – говорит она. – С Джейн что-то случилось.
– Что там с Джейн? – спрашивает он, взяв трубку.
– Джордж ударил ее лампой по голове.
– Она подаст в суд?
– Более вероятно, что она умрет.
– Это не тема для шуточек.
– Я не шучу.
– Сука, – говорит он.
Я хочу домой. Хочу вернуть себе свою жизнь. У меня же была своя жизнь. Чем-то же был я занят, когда все это случилось, нет? Что-то происходило? У меня нет записной книжки с календарем, но ведь должно было что-то быть? Прием у дантиста, ужин с друзьями, собрание преподавателей? Какой сегодня день? Я смотрю на часы. Через пять минут у меня занятие. Двадцать пять студентов войдут в аудиторию, рассядутся, нервничая, на стульях, зная, что не сделали задания, не прочли заданного. Курс – «Никсон: призрак в машине», тщательное исследование неисследованного. Они сидят как идиоты, ожидая, чтобы я им рассказал, что все значит, чтобы с ложечки скармливал им образование. И они, тупо сидя на стульчиках, сочиняют письма декану. Один пожаловался, что его на занятиях попросили писать, другой посчитал стоимость каждого из двадцати двух занятий за семестр и представил список вещей, которые он мог бы купить за эти или даже меньшие деньги.
Мне еще предстоит определить долларовую стоимость тех девяноста минут два раза в неделю, когда они тупо на меня таращатся, стоимость приема их в мои присутственные часы, когда они спрашивают: «Что новенького?» – будто мы старые друзья, потом рассаживаются с таким видом, будто они здесь хозяева, и рассказывают мне, что у них не получается «выработать точку зрения на предмет». А мне перед их уходом хочется потрепать каждого по голове и сказать: «Молодец, деточка, хорошая детка», – просто так, без всякой причины. Они держатся небрежно, с таким видом, будто имеют право. В годы моего детства такое поведение привело бы к суровой нотации за неправильное отношение к жизни и неделе домашнего ареста.
За все эти годы ни разу не было, чтобы я не явился. И переносил занятие я всего два раза: один раз – канал коренного зуба, второй – приступ холецистита.
Я звоню в университет, звоню на факультет, звоню секретарше декана – повсюду голосовая почта. Нигде ни одного реального человека, с которым можно поговорить. Что случится, если я не появлюсь? Сколько они там будут сидеть?
Я звоню в офис охраны.
– Говорит профессор Сильвер, у меня чрезвычайная ситуация.
– Вам нужен санитар?
– Нет, я как раз в больнице. Но у меня через две минуты занятие. Не может ли кто-нибудь пойти и повесить на двери записку, что я его отменяю?
– Кто-то из наших людей? Сотрудник службы охраны?
– Да.
– Это не входит в наши обязанности.
Я пробую обходной маневр:
– Как раз входит, именно в ваши обязанности. Если никто не появится, если ни один представитель руководства не распорядится, могут произойти беспорядки. Курс по политологии, и вы знаете, что это означает: вспыхнут радикальные идеи и студенты решат, что имеют право. Помяните мое слово.
– Что должно быть в записке?
– Профессор Сильвер приносит свои извинения, что по чрезвычайным семейным обстоятельствам вынужден отменить занятие. Оно будет проведено позже.
– Хорошо. Здание, аудитория?
– Вы не могли бы сами посмотреть? Никогда не умел запоминать названия и цифры.
– Подождите у телефона, – говорит он. – Сильвер, сегодня нет занятий. Вы из Школы искусств и наук, сегодня у ваших выходной. Корпоратив на пляже…
– Ой! – говорю я. Совсем забыл. Попросту забыл. – Спасибо.
У меня была какая-то жизнь. Я чем-то в ней занимался.
Адвоката я встречаю возле дома. На одной машине приезжает он сам, на другой – его люди. Они несут тяжелые ящики и напоминают мне дезинфекторов или дератизаторов.
– Вверх по лестнице направо, – говорю я, показывая наверх.
– Что тут стряслось?
– В смысле – что стряслось?
– Тут же бардак!
– Вы же мне сами велели ничего не трогать! – кричу я наверх.
– Воняет, как в сортире!
Тесси идет за мной по лестнице. На полпути мне в ноздри бьет запах.
– Ну и срач! – говорит адвокат.
У собаки виноватый вид.
Тесси, оставшись одна дома, решила малость прибраться: слизала с пола кровь Джейн, оставила розовые отпечатки лап на полу, а потом ее пронесло на кровати.
Она смотрит на меня, будто хочет сказать: «Тут все пропитано безумием. Что-то должно было случиться».
– Ничего, девочка, нормально, – произношу я, спускаясь вниз за коробкой плотных пакетов.
Собака мне оказала услугу. Если оставались какие-то улики на постели, они сейчас уничтожены. Я засовываю постельное белье в два пакета, открываю окна и расходую целую банку лизола.