Он начинает вытирать мой стол, словно намекая, что мне надо уйти.
– О’кей, – говорю я, встаю и кофе беру с собой – как-никак четыре доллара. Я вообще даже не хочу кофе. У входа стоит человек, похож на бездомного, и я пытаюсь отдать чашку ему.
– Вы мне отдаете свой кофе? – спрашивает он.
– Да.
– Вы его пили?
– Нет.
– А зачем мне ваш кофе? Может, вы туда чего подсыпали?
Я смотрю на этого человека и вижу что-то знакомое. Нечто среднее между дешевым автомехаником и Клинтом Иствудом.
– Понимаете, – говорит он, – дело в том, что я кофе не пью.
– А! – отвечаю я, случайно обжигая себе руку горячей «явой».
– Я сюда пришел за лимонным пирогом и чашкой чая.
Я киваю, все же думая, что откуда-то его знаю.
– Что ж, – говорю я, чувствуя, что сумка начинает сползать с плеча. – Всего наилучшего.
– И вам. Надеюсь, вы найдете, кому отдать кофе.
Я ставлю кофе на крышу машины, отпираю дверцу, кидаю внутрь сумку. Делилло, думаю я, захлопывая дверцу. Делилло, повторяю, заводя двигатель. Дон Делилло, известный писатель, черт меня побери. Можно было бы с ним поговорить про Никсона.
Включаю передачу и еду. Заднее стекло тут же покрывается черным кофе. В зеркале видно, как чашка прыгает за мной по мостовой.
Возвращаюсь в университет. Готов ли я к занятиям? Я читаю этот курс уже десять лет. Конечно, готов. Более того, я на автопилоте.
По дороге запутываюсь – никогда не подъезжал с этой стороны; обычно еду из дому и дорогу знаю наизусть. Опаздываю. В машине меня застигает телефонный звонок. Пытаясь вытащить телефон из кармана, задеваю бортом отбойник. Опять Клер. На этот раз не говорит ничего.
– Клер! – говорю я. – Алло, ты здесь? Ты меня слышишь? Клер, я в машине, еду в университет. Давай позже созвонимся.
Спешу забрать почту в деканате. В моем ящике ее очень мало. Открытка от студентки – извиняется, но должна пропустить два занятия, потому что серьезно заболела ее бабушка в штате Мэн. Приклеена марка из Дейтона-Бич, штат Флорида. К сожалению, подпись так неразборчива, что я даже не знаю, кто это так отличился. Остальная почта – межфакультетская переписка. «Декан вашего факультета хотел бы договориться о времени с вами побеседовать». Я засовываю голову в его приемную, говорю секретарше:
– Прошу прощения, я не уверен: вот это мне?
– Да, – отвечает она. – Он хочет с вами поговорить.
– Мы должны запланировать встречу?
Она ныряет в кабинет декана и возвращается почти в ту же секунду.
– Совместный ежегодный ленч в следующую среду. Он говорит, детали вы все знаете, у вас годы опыта.
– Отлично, – говорю я. – Спасибо.
Я отпираю дверь нашего кабинета на двоих: профессор Спайвак по вторникам, четвергам и пятницам, я по понедельникам и средам с двух до трех часов дня. Жду. Никто не приходит. Я вынимаю рукопись, ставшую моей спутницей, размашисто вписываю замечания, предлагаю для себя переделки, – преподаватель, проверяющий работу, только свою собственную. До занятий пять минут. Я запираю кабинет. На полпути через кампус мне едва не сносит голову «летающая тарелка» фрисби, ударившая в затылок. Никто не извиняется, не спрашивает, сильно ли меня ушибло. Я сую фрисби в сумку и иду дальше.
Стою в аудитории 304 Донцигер-Холла и приветствую каждого студента. Они едва удостаивают меня взгляда, разбредаясь по комнате.
– Добрый день. Надеюсь, каникулы у всех были приятными и плодотворными. Пришел срок сдачи ваших работ. Прошу передать их сюда, и начнем беседу о Никсоне, Киссинджере и парижских мирных переговорах.
Ко мне приплывает горстка работ. Глаз цепляется за заглавие: «ОТСОСАТЬ – или ВОЙНА. Парадигма тестостерона». Еще одно многообещающее: «Шашки, приятель и роль собаки Белого дома в формировании общественного мнения».
– Здесь что-то маловато. Кто еще не сдал работу?
У меня звонит телефон. Я отвечаю – только потому, что по какой-то идиотской причине не позволяю себе сбросить вызов.
– Привет, Ларри! У меня занятие, ты меня буквально посреди него застал, я тебе потом перезвоню, ладно? Мой адвокат, – говорю я студентам. – По неотложным семейным делам.
Одна из студенток фыркает. В этом есть и плюс: хоть кто-то из них следит за событиями.
Девяносто минут я разливаюсь соловьем о сложностях мирного процесса, начатого в шестьдесят восьмом после различных задержек, в том числе дебатов насчет «рассаживания». Северный Вьетнам хотел, чтобы конференция была за круглым столом с равенством всех участвующих сторон. Южный Вьетнам считал, что нужен только прямоугольный стол, физически иллюстрирующий, что в конфликте две стороны. Вопрос был решен так: делегации Северного и Южного Вьетнама посадили за круглый стол, а все прочие участники процесса расселись вокруг за индивидуальными квадратными столами. Я сообщаю детали о Никсоне, Генри Киссинджере, о роли Анны Шеннолт, организовавшей закулисный саботаж парижских мирных переговоров шестьдесят восьмого года. Тогда южные вьетнамцы прервали переговоры накануне выборов, что помогло Никсону избраться и проложило ему путь к продолжению войны. Киссинджер за свои «усилия» получил в семьдесят третьем Нобелевскую премию мира – вместе с северовьетнамцем Ле Дык Тхо, который от премии отказался.