Тут поток идей увлекает меня в сторону, и я потчую студентов рассказами о Марте Митчелл – не Маргарет Митчелл, авторе «Унесенных ветром», которая бросила приличного соискателя Джона Марша и вышла за Реда Апшоу (бутлегера, бившего ее смертным боем), потом бросила его и вернулась к Маршу. Нет, я про Марту Митчелл, жену бывшего генерального прокурора Джона Митчелла, он же «Уста Юга». Она пила по-черному, могла позвонить кому угодно среди ночи и гаркнуть: «Мой муж – генеральный, блин, прокурор гребаных Соединенных Штатов!» Вот про эту заведенную алкоголем миссис Митчелл я не могу не рассказать. Ее обвинения в том, что Белый дом участвует в незаконной деятельности, объявляли симптомом ментального расстройства и отметали. Потом она была полностью оправдана, и ее опыт привел к официальному признанию синдрома, получившего название «Эффект Марты Митчелл». Он заключается в том, что профессиональные психиатры воспринимают как бред рассказы пациента о событиях совершенно невероятных, – а события между тем оказываются вполне реальными.
Я разматываю, верчу, тщательно расплетаю нить повествования. Такого хорошего занятия у меня уже много лет не было.
– Замечания? Вопросы? – спрашиваю я. Студенты сидят не мигая, будто в ступоре. – Хорошо, тогда до встречи через неделю.
Я ухожу, исполненный энергии, и люблю Никсона еще больше. Еду к Джорджу, стараясь вспомнить, какая дорога туда ведет. Когда въезжаю в город, все уже закрывается – забегаловка, магазин дамской одежды. Возле киоска с мороженым стоит липкое семейство, капая вокруг шоколадом. Паркуюсь возле китайского ресторана. Красные неоновые иероглифы могут означать все, что угодно. По мне, так там написано: «Нажрись дерьма и сдохни» – по-китайски.
У меня с собой работы студентов. Заведение принадлежит семье китайцев, которые бешено кудахчут, разнося тарелки с дымящимся супом и идеальные холмики отварного риса. И снова звонит мой телефон.
– Клер, какой смысл звонить снова и снова, если ты ничего не собираешься говорить? Скажи, что хочешь. Знаю, я дерьмо, но слушать умею. Могу выслушать все, что ты хочешь сказать. Я в китайском ресторане. Заказал блинчики с луком, которые ты терпеть не можешь, и креветок в остро-кислом соусе. Да, я знаю, что у тебя на них аллергия, но у меня ее нет.
В доме темно. Тесси нервничает, я ее выпускаю пописать и даю сухого корма. Кошка трется о мою ногу, подергивая хвостом.
– Я о вас не забыл, – говорю я. – Разве я когда-нибудь о вас забывал?
И только когда Ларри звонит снова, я вспоминаю, что обещал перезвонить.
– Извини, какое-то очень странное время сейчас, – смеюсь я. – Жуть до чего странное.
Я сижу на диване с пультом в руке, перещелкиваю каналы, отмечая про себя, насколько велик экран – освещение комнаты резко меняется с каждым щелчком пульта. Мне старые черно-белые телевизоры нравятся больше – меньше нагрузка на глаза.
– Это Ларри, – повторяет он.
– Я… – начинаю я какую-то фразу.
– Молчи и слушай, – обрывает он. – У меня для тебя новость: Клер попросила меня ее представлять.
– Но ты ведь женат и счастлив?
– Представлять, а не жениться. Я буду ее адвокатом.
Я выключаю телевизор.
– Ларри, мы же друзья. Мы с четвертого класса знакомы.
– Вот именно, – отвечает он.
– Не понял?
– Я этого момента долго ждал. Никогда не забывал, как вы с твоим братцем меня третировали. Я же был новичком из Ньюарка.
– Ага, – говорю я, но на самом деле не припоминаю.
– Ты устроил танец «еврей-новичок!», а потом твой братец сказал, что я ему должен платить три доллара в неделю. Если жить хочу.
– Ты еще легко отделался. С меня он пятерку брал.
– К делу не относится. Клер считает, что у нее есть основания для претензий. У тебя есть адвокат? Кто-нибудь, к кому мне обращаться?
– Ты же мой адвокат.
– Уже нет.
– Не хочет ли Клер выбрать время, чтобы сесть и поговорить о нашем общем имуществе, пенсионных накоплениях и льготах по медицинской страховке, вообще обо всем таком?
– Нет. Она это все предоставила мне.