Выпив два стакана алкоголя почти залпом, я чуть успокоился, подозвал официанта, сказал:
— Этот прекрасный человек, мой хороший знакомый, теперь, все блюда, любые, которые не закажет, кроме алкоголя, записывайте на мой счёт. Я оставлю предоплату и буду вносить её ежемесячно! — Официант поклонился и убежал забрав деньги, которые я ему щедро дал.
— Нет, нет, нет! — Категоричным голосом начал Джон, — я не могу принять ваш жест доброй воли, Питер…
— С алкоголем завязывайте, а вот хорошая пища ещё никому не вредила.
— Так говорила моя дочь, часто ругала, что плохо питаюсь. — Его глаза заслезились. — А она превосходно готовила, и мне этого не хватает в моём доме, её звонкого смеха и сырников…
Джон смахнул слезы и улыбнувшись сказал:
— Спасибо вам, за то что выслушали, а ведь мне и поделиться не с кем… — Он махнул рукой. Да и кто слушать станет старого одного часто выпивающего человека.
— Я стал… — чуть прокашлявшись нервно поправил волосы и продолжил: — Ради памяти дочери, не теряйте себя, живите дальше.
— А вы, — он вопросительно посмотрел на меня, — вы живёте дальше как, после того как потеряли смысл этой жизни?
Я не ответил, потому что не жил, а существовал. Хотел весь мир разделить с ней одной, к её ногам положить все виданные и невиданные сокровища, хотел засыпать и просыпаться в объятьях его дочери. Хотел ловить на себе её улыбки, гладить её бархатную кожу, целовать её нежные уста. Казалось, мне вечности на это было бы мало. Но теперь мне просто не для кого и не для чего было существовать.
Распрощавшись с Джоном, я вызвал водоворот и приземлился не у себя в адской империи, а на склоне тех величественных гор, того безумно холодного места. Моя душа, в последнее время очень напоминала все эти ледники. После смерти Вики, зарекался не при каких обстоятельствах не прилетать сюда, но не смог. После такого тёплого и душевного разговора с Джоном меня опять накрыла волна боли. Это место ассоциировалось с Вики, с тем самым поцелуем, который заставил моё сердце оттаять и чувствовать, но теперь это место и всё что произошло вновь заставило его покрыться тонной льда.
Морозный ветер обдувал моё тело, мысли смешались и захотелось выплеснуть всё что так долго ждало своего часа чтобы выйти. Я упал на колени и стал бить заснеженную землю кулаками разбивая их в кровь. Я стал кричать, зная, что никто никогда не услышит, никто не увидит, что нынешний король ада настолько жалок. Я стал плакать, как какая-то слабая и безвольная тварь.
«Уокер, вернись, я люблю тебя!!!»
«Я тебя люблю, Вики!!!»
«Ты мне нужна, пожалуйста…»
Крик перерастающий в рык, злость и бессилие от своей ничтожности. Руки превратились в кровавое месиво, а снег окрасился в алый цвет.
Но я не унимался, мне было этого мало, казалось вот сейчас как никогда мне не хватало моего отца. Того самого садиста, который регулярно напоминал мне моё место во всей этой цепочке, тот кто возвращал меня в реальность ударом хлыста по старым шрамам. Эти удары были чем-то совсем обыкновенным и даже семейным.
Для своих детей родители всегда делали подарки, в аду, это не было исключением. Я знал это по Мими. Её детство мне напоминало, что-то отнюдь не адское, как раз таки полную противоположность моему «незабываемому» детству. Она всегда с такой гордостью показывала, что ей подарил отец и я был рад за неё, потому что сам никогда не получал ни единого подарка. Однажды, решился спросить отца, почему мне не положены такие, пусть даже глупые, но такие нужные на тот момент подарки. Ответ на мой вопрос растекся красной полосой и позже я закрасил это «весёлое» напоминание чёрной краской, которая прекратилась в татуировки…
Поэтому после смерти отца, меня до сих пор не покидала мысль, что меня за какую-то оплошность, вот-вот должны наказать. И сложно было представить то, что наказание и тем самым карателем теперь являлся я.
Вокруг была ужасающая тишина, лишь только северный ветер выл будто одинокий волк. А ведь я таким и был, одиноким и никому не нужным. И это чёртово место будто не хотело отпускать, а я всё ждал. Чего? Наверное чуда, но ему не суждено было случиться, ни сейчас и никогда… Поэтому поднявшись с колен, я вытер размазанную кровь и постарался вновь одеть очередную маску невозмутимого правителя преисподней, ведь все привыкли к такому королю ада?
Вызвал водоворот и быстро погрузился в него. Мне захотелось немного развлечься в камере 613. Ведь с момента заточения Фенцио я приложил руку к его наказанию лишь дважды.
Паутина, неприятный запах и вопли заключённых, то от чего должен получать удовольствие правитель ада, и то от чего у меня был рвотой рефлекс. Забавно, отец хотел получить из меня короля, изводил тренировками, не щадил в наказаниях и лишь для того, чтобы я стал таким же как он сам — бесчувственным камнем, или же тираном, который всегда упивался своими наказаниями. Я же относился к правлению ада, как к работе, а не как к образу жизни, меня выворачивало от всего происходящего и хотелось не видеть этих уродливых заключённых никогда, но я не мог… Поэтому одев маску царя и господина, я приступал к своим обязанностям не с душой окунаясь, а лишь исполняя свой долг.
Приложив руку к камере, она открылась. Замок на этой камере был выполнен со специальным заклятием, которое вложил один прекрасный колдун в мою руку. Поэтому никто кроме меня не мог открывать её, это была камера бывшего ангела… Ныне грязного пособника Мальбонте и того кто убил Вики, мне этого было достаточно чтобы карать.
Серая, почти черная тряпка вместе привычного кипельно-белого балахона, волосы походили на гнездо какой-то птицы и лицо осунувщееся, серое такое же как его грязный балахон.
— Ну здравствуй, учитель! — Рявкнул я и он дёрнулся от испуга, поднял голову на меня, но не встал, остался в таком же сидячем положении.
— Убивать? — Голос совершенно спокойный, смирился со своей несвободой.
— Я не ты, не убиваю для удовольствия, хотя убил бы… — Подошёл ближе к нему, присел на корточки, — какого это убивать молодую девушку, которая жизни не видела, а потом учить её на небесах как нужно правильно поступать расскажи Фенцио, а?
От моих слов Фенцио оживился, я встал и отошёл от него у другой угол камеры.
— Значит поговорить решил, может сразу бить начнёшь, как обычно, по стандарту ада, — он рассмеялся. — Как папа учил? Ты же сын своего отца, Люцифер, давай сдери с меня шкуру и скормит псам. Покажи всем, кто настоящий король ада.
— Учить решили? — я рассмеялся. — Издержки профессии, которой у вас больше никогда не будет, и смерти вам не дам, буду вас мучать разговорами, чем не ад для вас?
— Плевать, уже всё равно, что дальше. Но ты не меня мучаешь, а себя. Не хочешь меня бить, а бьешь, потому что нужно, и потому что, ты же король, нужно поддерживать имидж… — Фенцио встал.
— Здесь условия ставлю я, хочу говорить, будешь говорить, захочу убить и ты сдохнешь и могилы твоей сын не узнает, так что дерзить не советую, времена, где ты был учителем, прошли, теперь ты убийца, поэтому смирись что ты проиграл в этой войне, хотел получить власть… Ослеп в достижении своих целей, так что забыл, что ты рождённый ангел…
— Мне всё равно Люцифер, не цепляет ничего. — Равнодушно ответил Фенцио и сел на пол.
— Да… А вот благодаря тебе твой мальчик Дино страдает, вернее он искупает твои грехи, все… — Соврал я. — Не знаю, пытать у нас любят, не знаю, на сколько твоего сына хватит, говорит, что не был в сговоре с тобою, но кто ему верит, — я рассмеялся. — Каждый готов пытать его вечно, потому что погибло много ангелов и демонов, а всему виной ты и твои помощники, ну и сын туда же.