День за днем дядюшка Ганс посвящал Русина в жизнь и быт Альбаха, древнего городка, девяносто девять из ста жителей которого имели все основания ненавидеть Блашке.
С нескрываемым презрением старый преподаватель рассказал о вражде Зеппа Блашке с братьями Вольфзон, об антисемитских погромах, организованных Зеппом в Альбахе.
От дядюшки Ганса Русин узнал и о том, что в нескольких километрах от Альбаха есть подземный авиационный завод, где работают сотни русских военнопленных. Совсем недавно двенадцать из них бежали. Пятерых поймали и публично расстреляли, а семеро — как в воду канули.
Поджав губы, дядюшка Ганс поверх очков смотрел на Русина и покачивал головой:
— Трудно, Владимир Николаевич. Альбах чуть ли не в центре Германии. Ни на восток, в партизанские леса, ни на запад, в Голландию, в таком костюме, как у вас, не пробраться. Вас переловят сопляки из гитлерюгенда, затравят собаками.
Русин смолчал. Дядюшка Ганс нерешительно посмотрел на него.
— Я постараюсь достать подробную карту. Кроме того, Владимир Николаевич, я, кажется, смогу обеспечить двух, даже трех смельчаков настоящей одеждой, ведь вы все такие богатыри и, пожалуй… двух или трех ненадолго приму у себя.
Об этой беседе Русин передал только Старко, Иберидзе, Вальцу и Нечаеву.
— Я так полагаю, — сказал он, глядя на задумавшихся товарищей, — если бежать, то всем. Этак вечером, на хозяйской машине. До рассвета можно отмахать километров четыреста. А там в леса…
— Верно… — обрадовался Нечаев. — Вы, Владимир Николаевич, попросите старика, пусть подскажет, где стоит гарнизончик небольшой. Мы у него по пути «позычим» оружие.
— А по-моему, — сказал Старко, — надо попытаться связаться с пленными на заводе. Могли бы снять охрану у них…
— Подождем, — ответил Русин. — Надо поговорить с хлопцами…
…Пятнадцатого числа исполнилось две недели пребывания пленных в Альбахе. Прозвучал звонок на перерыв, в ожидании обеда пленные собрались под навесом. С крыльца спустился Фриц Блашке.
Прижимая к животу деревянную шкатулку, он доковылял до навеса, уселся у стола, распорядился построить пленных, а затем раскрыл шкатулку, развернул перед собой список пленных и вызвал первого по алфавиту:
— Авдеев Семен…
Авдеев подошел.
— Ви карош зольдат, Семен, очень карош… давайте рук.
Авдеев протянул руку. Блашке достал из шкатулки пакетик, на манер тонкой колбаски обернутый бумажкой, разломал его пополам и высыпал в протянутую ладонь изумленного пленного несколько десятков новеньких алюминиевых пфеннигов.
Пока Авдеев становился в строй, Блашке против его фамилии в списке поставил «галочку» и вызвал Боброва Павла. А затем, продолжая вызывать пленных по алфавиту, Блашке каждому подчеркнуто говорил «вы», покровительственно ронял «ви карош зольдат» и высыпал в протянутую руку положенную порцию пфеннигов. Михаилу Вальцу, после некоторого раздумья, он протянул две потертые пятидесятипфенниговые монеты, а Русину подчеркнуто вручил банкнот в три рейхсмарки.
Когда очередь дошла до Нечаева и Блашке отсыпал ему пятьдесят пфеннигов, тот подкинул их на ладони и, иронически улыбаясь, спросил: «На что это, Фриц Карлович?»
— Как «на что»? — хлопая веками, удивился старый Фриц. — Купи что хочешь… ну, сигарет…
— Я не то, — издевательски продолжал Нечаев. — Зачем расходуетесь. Убытки ведь от этого…
— О-о! — попытался качнуть головой Блашке. — Понимай… Это есть плята… Когда я бил пленени и работаль, мне даваль плята… Я помни… Брать бесплатни работ — грех… большой грех. На той свет бог накажет. Блашке старый фирм… Грех для души…
— Понятно, — с ударением на «о» произнес Нечаев. — Значит, для бога это… о душе, Фриц Карлович, беспокоитесь… душа, значит, у вас…
— О, я, я! — торжественно сказал Блашке и, нравоучительно подняв палец вверх, продолжал: — У корофа нет души… У человека есть душа… Для души…
Закончив раздачу пфеннигов, Блашке ушел. Пленные, посмеиваясь, рассматривали монетки, пересчитывали их. Нечаев озорно подмигнул Иберидзе: «Орел или решка?», и высоко в воздух подбросил пфенниг.
— Решка! Решка!
Пфенниг упал, покатился и шлепнулся в густой плевок в центре двора.
— Орел, черт, да еще со свастикой под хвостом, — Нечаев смачно плюнул на пфенниг.
Один из пленных, заметив Катю и Тосю с ведрами в руках, надул щеки и, имитируя трубу, подал сигнал:
— Бери ложку, тащи бак, хлеба нету — лопай так…
…Пленные ели не спеша. Неожиданно Вальц, поперхнувшись, прыснул со смеху и вполголоса воскликнул: