Русин торчком поставил лопату.
— Гисс, вы не знаете, на что способен советский человек… У нас говорят: «нет крепости, которую большевики не могли бы взять». Я большевик… Не обязательно бежать в Швейцарию. Я владею немецким языком. Помогите, а там — ни ФС, ни ГФП, ни ЗИПО — не страшны… Не возьмут… Подумайте…
— Копайте, копайте, — шепнул Гисс. — Унтер идет….
…Вечером на павловском топчане собрались Коготков, Павлов, Сергеев, Снегирев, Нечаев и Русин. Русин рассказал о беседе с Гиссом.
— Ну и ну! — поразился Снегирев. — Капо и вдруг коммунист! Даже не верится!..
— Верится или нет, а факт, — сказал Коготков, — и мы должны использовать эти возможности как можно полней… Надо обсудить, как поддерживать связь с Гиссом и какую помощь просить…
Нечаев, ерзавший от нетерпения, наконец не выдержал:
— Надо через него установить связь с немецким подпольем и организовать побег.
— Массовый? — осторожно спросил Павлов.
— Да, хотя бы и массовый.
Наступила тишина. Каждый мысленно представил, как будет выглядеть массовый побег из шталага.
— А почему бы и нет? — нерешительно сказал Русин. — Перебить охрану и…
Снегирев неопределенно хмыкнул. Павлов покрутил головой. Коготков сел по-восточному, поджав под себя ноги, и с укоризной посмотрел на Русина.
— Вы, Владимир Николаевич, командовали ротой, имеете опыт побега и такое загнули, что… Ну, товарищ Нечаев — сержант-танкист, ему простительно… Давайте на миг представим: договорились бежать. Восемьсот человек как один согласны. Когда бежать, как не во время марша в каменоломню… Идем. Подан условный сигнал… Ура! Мы бросаемся, уничтожаем охрану и собак, овладеваем пятьюдесятью автоматами и…
Русин зажмурился и на миг представил дальнейшее: Восемьсот человек — голодных, промокших, не зная местности и языка, с автоматами, — один на двадцать, — разбегаются кто куда, — ведь не побегут колонной. И уже через час начнется травля собаками: а затем расстрелы… расстрелы… и… все ради того, чтоб маленькая группа наиболее удачливых ушла. Он облизал сухие губы, качнул головой:
— Простите, вы правы… Дальнейшее можете не договаривать…
— То-то, — сказал Коготков, — ради успеха одиночек нельзя рисковать человеческой массой. Группой — извольте… А сейчас предлагаю: просить Гисса снабжать нас газетами, сообщать о том, что умалчивает пресса, доставать медикаменты. Большего, пожалуй, он и не сможет…
ОШИБКА ПРИ ПОДСЧЕТЕ
Еще двадцать эсэсовцев во главе с капитаном Виктором откомандировали из шталага. На замену прибыли капо из Мюнхенской тюрьмы. Эсэсовцы, пока что оставшиеся у фон Шерфа, несли наружную охрану, а дежурили в блоках, у ворот и конвоировали пленных капо.
После того как Русин отрыл и вторую могилу, недели две его назначали на разные работы внутри зоны. Гисс умудрялся ежедневно передавать ему свежие газеты, курево, еду, медикаменты. А как-то, оставшись с глазу на глаз, сказал:
— Если найдете способ бежать, я подготовлю одежду, дам карту местности, пистолет и адрес товарища на германо-швейцарской границе.
…Изнурительные работы и еще больше изнурительные мысли сделали свое. Русин весь высох: бледная кожа плотно обтягивала скулы, нос заострился, глаза ввалились. Волосы у висков поседели.
— Сдаешь, друже, сдаешь, — говорил Старко. — Может быть, болит что? Может, тревога какая?
— Эх, Остап, Остап, на здоровье не жалуюсь. А тревожит думка: бежать хочу. Хожу, высматриваю лазейку, щелочку, а ее, проклятой, нет. Крепко построена тюрьма. Но… найду! А как найду — поминай как звали. Уйду!
— Один?! Без меня?! Без хлопцев?! — обиделся Старко. — Да как же это так? И не думай, одного не пустим…
…На пятнадцатый день Русин вновь попал на работу в каменоломню. В пути колонну военнопленных неожиданно остановили. Два капо — дежурный у ворот » старший конвоя — медленно прошли вдоль колонны, громко отсчитывая ряды военнопленных.
Из иронических реплик конвоиров Русин понял причину остановки: капо у ворот шталага, выпуская колонну, ошибся в подсчете на два ряда. И хорошо, что спохватился, а то было бы ему мороки, когда с работы возвратилось бы на десять военнопленных больше.
«Вот она, лазейка!» — возбужденно думал Русин. Пленных, работающих «на камне», считали трижды: при проходе через ворота, после окончания рабочего дня и вновь в воротах. И если бы сегодня дежурный у ворот не спохватился, а десять узников убежали из карьера, то их исчезновение не было бы замечено до следующего дня.