Де Рюг поверх очков посмотрел на бойцов:
— Это обращение, а вот другое… объявление в «Паризер Цейтунг» от шестнадцатого июля сорок второго года, действующее и на сегодня. Там, где появятся такие, как вы, слышите, «…будут расстреляны ближайшие родственники мужского пола, а также шурины, девери и двоюродные братья старше восемнадцати лет— родственники организаторов смуты, — ну, конечно, это касается и приютивших их, — а все женщины, находящиеся в той же степени родства, будут приговорены к принудительным работам. Дети моложе восемнадцати лет, чьими родителями являются вышеуказанные лица, будут помещены в исправительные дома».
Бойцы молчали. Русин нервно покусывал губы, а де Рюг сложил газету.
— Как мне понять вас? — нерешительно спросил Русин.
— А так, — поднимаясь, ответил де Рюг. — Я мэр, должностное лицо. Чтобы оградить общину от несчастья, по долгу службы я обязан немедленно сообщить оккупационным властям о появлении вашего отряда. Господин Штюлъпнагель слов не бросает на ветер. Но… как участник Сопротивления, я этого не сделаю, потому что с наступлением темноты вы уведете отряд…
— Господин де Рюг, — перебил Русин, — это…
— Я не кончил. Община выделила вам бычка, центнер хлеба и гектолитр вина.
— Значит, гоните?
Де Рюг отрицательно покачал головой:
— Нет, не гоню. Я оберегаю жизнь общины. М-да… Так… А среди вас есть кубанцы?
— Я кубанец… Из станицы Старо-Щербиновской, — отозвался приземистый красноармеец в лихо заломленной фуражке.
По лицу мэра пробежала улыбка, он по-петушиному склонил голову чуть набок, подобрал губы:
— Со Старо-Щербиновской? А не врешь? А ну-ка, вспомни: в станице нема Дерюгиных?
— Как «нема»? Есть. У нас народа больше вашего. Есть и Дерюгины. К примеру, Андрей Васильевич, агроном, одногодок мой… А у него дед — Павло… хороший дед.
— Да что ты го-во-ришь?! — удивился де Рюг. Он, не мигая, смотрел на кубанца, а затем порывистым движением сорвал с головы шляпу, ударил ею о землю, обнял кубанца и, взволнованно обращаясь к окружающим, сказал:
— Господа, да неужто не признали меня? Да ведь я русский, с Кубани… со станицы Старо-Щербиновской… а тот Андрей — сын мне, а Павло — батько! Хлопцы!.. Земляки!.. Станичники… Да как же это вы? а?..
Немного успокоившись, де Рюг поднял шляпу, отряхнул ее.
— Ведь я, господа дорогие, тот самый Василий Павлович Дерюгин, георгиевский кавалер, которого в ту войну император всероссийский запродал господину Пуанкаре на убой!.. Был урядником Дерюгиным, а стал мэром Базилем де Рюг. Вот она, судьба! Так, значит, говоришь, живы старик и Андрей?
— На.фронт уходил — были живы, — сухо ответил кубанец.
Де Рюг похлопал кубанца по спине:
— Встретишься ежели, скажи: видел «погибшего» за веру, царя и отечество…
Русин воспользовался моментом:
— Так как же, Василий Павлович, русский, а гоните нас?
Мэр насупился, оперся на палку:
— Был русским, верно. А сегодня, простите — француз. Мэр… Как договорились, так и оставим. Продукты привезут трое. Один из них, Пашон, по тайным тропкам приведет отряд до Юры и познакомит вас с господином Бушардом. Бушард руководит Сопротивлением в нашем департаменте… Прощайте, господа…
Де Рюг дотронулся двумя пальцами до полей шляпы и пошел прочь…
ДВА ВИДА КИПЕНИЯ…
Хлеб, мясо и боченок вина привезли на двухколесной тележке, запряженной косматым пони. Инвалид лет тридцати с одним глазом и лицом, перекошенным гримасой, прихрамывающий на левую ногу, назвался проводником — Пашоном.
Он говорил отрывисто, захлебывался:
— Пьер Пашон лучше любого браконьера и контрабандиста знает тропы, по которым доведет отряд до центра Юры, а если понадобится, — и до Верхней Гароны.
…Выступили с рассветом. Шли едва приметной козьей тропкой. Несмотря на хромоту, Пашон оказался отличным ходоком. Его разговорчивость помогла Русину уже к исходу дня подробно знать о внутреннем положении Франции, которая со дня позорной капитуляции и не Франция вовсе, а «французское государство».
Формально существует сражающаяся Франция, возглавляемая Шарлем де Голлем. Судя по газетам, распространяемым подпольными организациями, Франция кипит.