На севере и юге страны Сопротивление понимают по-разному.
Сопротивление на юге возглавляют последователи Мориса Тореза, а на севере — господа из буржуазных партий, социалисты, буржуазно-демократические деятели и клерикалы. А сопротивление поучающих: «если тебя ударили по правой щеке — подставь левую», это… это…
Пашон плюнул:
— Мой командор, они говорят: «Мы сторонники «аттантизма». Вам понятно это слово? Мне тоже непонятно, но по-ихнему это «выжидание освобождения республики союзниками». Они ждут, пока жареный каштан вытащат из огня, а потом заявят: «Мосье, остудите его и передайте нам». Господин Жерар рассказывал о вашей беседе с мэром. Наш мэр не голосует за списки партии Тореза, нет! Неужели он русский? Не верю. Русские — это Волга… это вы… По-моему, он и не француз. Французы…
— Это вы, — подсказал Русин.
— О, нет, — живо возразил Пашон. — Я калека, жертва лесопилки мосье де Рюга… Французы — это парни из Савойи, из Дижона…
…Под вечер на третий день отряд пришел в глубокий лесной овраг. Пашон объявил, что отсюда до города, в котором живет господин Бушард, не более десяти километров. Он один пойдет к Бушарду договориться, где и когда может состояться встреча с командиром отряда русских.
Пашон возвратился через сутки: господин Альфонс Бушард, владелец нотариальной конторы, согласился встретиться с командиром отряда и пригласил его в сопровождении ординарца к себе сегодня ночью.
Приглашение Бушарда обсудили и решили: Русин пойдет с Иберидзе. И если они возьмут по паре пистолетов и по десятку гранат, то никакая ловушка не страшна.
Пашон предупредил: необходимо не только дойти до города, но и успеть затемно возвратиться.
Закон о светомаскировке потушил все огни, крепко закрыл оконные ставни, задвинул печные вьюшки. Казалось, и луна подчинилась ему, светила не в полную силу.
Через два часа Русин и Иберидзе были на окраине города. Пашон минут пятнадцать вел их притихшими улицами, остановился у подъезда одноэтажного дома, пальцем постучал о дверную ручку, а затем дважды нажал кнопку звонка…
Ночных гостей встретил мужчина лет сорока пяти. Волнистые, небрежно зачесанные волосы, аккуратно подстриженная черная бородка и усы на бледном лице выглядели чужими, приклеенными рукой гримера. Из-под темных косматых бровей пытливо смотрели колючие, холодные глаза.
Пригласив гостей в комнату и усадив их, хозяин сел за письменный стол, скрестив руки на груди, в упор взглянул на Русина:
— Я — Бушард, а кто вы? Откуда? Куда и зачем идете? Что привело вас ко мне?
— Я — старший лейтенант Красной Армии. Сейчас командую отрядом бывших военнопленных… Мы хотим влиться в ряды Сопротивления Франции…
— Надеюсь, у вас имеются соответствующие документы?
Русин развел руками, усмехнувшись, взглянул на Иберидзе: «документы спрашивает», и коротко рассказал хозяину историю побега из лагеря, перехода через границу и свидания с де Рюгом.
Зушард слушал с интересом, а когда Русин умолк, поднялся, оперся рукой о стопку книг:
— Во мне три человека: юрист, руководитель организации Сопротивления и Бушард — добрый французский буржуа. Так что не удивляйтесь тому, что услышите. Прежде всего разберем правовую сторону: вы находитесь на территории государства, которое не имеет с вашей страной ни дипломатических, ни союзнических отношений. Вы, группа вооруженных людей, очевидно, в частном порядке, предлагаете услуги. Кому? Оккупированной стране? Хотите помочь ей в борьбе с государством-победителем? Как Бушард — благодарю! Похвально! Но как руководитель Сопротивления должен сказать, к сожалению, не имею возможности принять ваше предложение. Даже если бы у вас была дивизия — не могу. Ибо, помимо законов, над нами дамокловым мечом висит «Кодекс о заложниках». И первый ваш выстрел в простого немецкого солдата снимет сотни голов лучших сынов Франции.
Оккупанты безжалостны. В Лилле расстреляно больше тысячи, в Дижоне — тысяча пятьсот, в Милане — около трех тысяч, в Лионе — три шестьсот, в Марселе — тысяча, в Париже — десять тысяч, а в Руане, Орлеане, Ренне, Монпелье, Тулузе и Бордо, по неполным данным, расстреляно по пятьсот — шестьсот заложников. У нас, слава богу, пока что двое…
— А ради чего? — саркастически улыбаясь, продолжал Бушард. — Кажется, ваша пословица говорит: «Хлыстом не перешибешь палку». Так что же вы и такие, как вы, простите, безрассудные люди, хотите? Своим дерзким побегом вы поставили себя вне закона. Потеряли право на применение к вам четвертой Гаагской конвенции тысяча девятьсот седьмого года, направленной на гуманизацию законов и обычаев войны, нарушили правила и принципы, провозглашенные Женевской конвенцией от тысяча девятьсот двадцать девятого года об обращении с военнопленными…