— Поезд, с которым вернется Шота, пройдет завтра ночью…
…Всю ночь Иберидзе и проводники шли в гору. Временами останавливались, перекладывали с плеча на плечо тяжелые чемоданы. С рассветом путники расположились между валунами на перевале. Проводники тихо переговаривались и с уважением поглядывали на Иберидзе. Они догадывались, что лежит в чемоданах и с какой целью идет великан к водокачке. Их поражали его спокойствие, невозмутимость и добродушная улыбка.
В долину спустились быстро, остаток дня пролежали на опушке леса и в сумерках перебрались в кусты у путей к водокачке.
В десять часов вечера подошел поезд с юга. Протащив за собой длинный состав, локомотив остановился у водокачки. На одном из вагонов мелом был нарисован круг с вписанной фашистской свастикой.
— Это ваш поезд, — прошептал черноглазый проводник, выразительно поводя бровями на условный знак.
Подхватив чемоданы, Иберидзе и молодые патриоты торопливо пошли вдоль состава.
С тормозной площадки хвостовой платформы спустился железнодорожник. Размахивая фонарем, он что-то прокричал в темноту.
Проводники уложили чемоданы под скамью в будке и начали объяснять: на скамье стоит зажженный фонарь, как только загудит локомотив, Иберидзе вскочит на площадку, фонарь высунет наружу, а за границей станции уберет его. Иберидзе сказал: «Бьен, понятно!»
Паренек пониже ростом порывисто схватил руку великана, потряс и, прижимая к груди, зашептал:
— Джорджи… мосье… мы говорим: «Счастливо».
Иберидзе стало неловко:
— Ладно уж, — пробормотал он. — Иди, брат, иди… неровен час… уж я сам… спасибо…
Локомотив загудел. В тон ему залился свисток обер-кондуктора. Состав вздрогнул. Одним махом Иберидзе вскочил на подножку, схватил фонарь и высунул наружу…
Как только промелькнул семафор, Иберидзе закрепил фонарь на кронштейне и, забравшись в будку, скрючившись, сел. Поезд шел быстро. От водокачки до туннеля было двадцать семь минут хода.
Не поднимаясь с места, Иберидзе извлек из-под скамьи чемоданы, приговаривая: «Это первый… это второй… это последний», в порядке номеров положил их перед собой и, глядя на блестящие замки, задумался.
Три чемодана — три снаряда, сто килограммов взрывчатки сильнейшего действия. Туннель длиной с километр. На первых ста метрах надо сбросить чемодан номер один… В середине — чемодан номер два, а как только паровоз загудит при выходе из туннеля — третий. Никакой философии, абсолютно не страшно: рванул чеку и бросил… Механизмы всех трех снарядов сработают одновременно… Все просто. От взрыва туннель завалится. В этот момент Иберидзе будет далеко… «Далеко ли? С какой скоростью будет идти поезд за туннелем? Смогу ли вовремя спрыгнуть?» Уверенно тряхнув головой, Иберидзе произнес вслух: «Спрыгну!» «А вдруг пиротехники ошиблись и первый чемодан взорвется в момент броска?» Представив весь ужас катастрофы Иберидзе зажмурился. И вдруг ему почудилось кресло, сидя в котором он «принимал водную процедуру», совсем некстати появилось лицо доктора Граббе. Тот надавил на выстриженное темя и шипящим голосом спросил: «Болит?»
— Не болит, нет, гад ты этакий! — громко проговорил Иберидзе, открыв глаза. — И пиротехники не ошиблись, ну, а я не перепутаю!
От внезапного толчка Иберидзе больно ударился головой о стену будки. Лязгая и громыхая буферами, поезд стал. Иберидзе выглянул наружу. Подсвечивая карманными фонариками, путаясь в полах шинелей, вдоль состава бежали солдаты. Они по двое останавливались у вагонов с тормозными площадками и лезли на них.
Придерживая автоматы, два солдата добежали до хвостовой платформы, посигналили фонариками и неуклюже поднялись на площадку к Иберидзе.
С недоумением глядя на солдат, Иберидзе засунул руку в карман и нащупал пистолет.
«Что бы это значило? Как вести себя?» — думал он, разглядывая представителей фашистского воинства. И тут ему вспомнилось, как пятилетним он ехал из Тбилиси в Батуми. На одной станции в вагон поднялся красноармеец-чекист с винтовкой в руках. Проводник торопливо закрывал окна.
— Это так полагается, —– сказал тогда отец. — Сейчас будет Сурамский туннель.
…Поезд тронулся. Солдаты, поглядывая на тормозного, более чем на голову выше каждого из них, как по команде, вынули сигареты, закурили, а затем один сел на верхнюю ступеньку подножки, свесив ноги наружу, второй, локтями опершись о перила тормозной площадки, замурлыкал песенку.