В висках у Иберидзе стучало: «Что же делать? Как быть? Черная громада гор близка. Скоро туннель. Вот уже и зеленые круги фонарей у входа… Пора… Пора…»
Иберидзе с силой уперся руками в стойки будки, резко двинул ногой в спину сидящего немца и сбил его с платформы. Не теряя ни мгновения, он тут же схватил за шиворот второго немца, приподнял, как котенка, и-перебросил через перила. Тот дико вскрикнул и полетел под ноги часовому у входа в туннель…
Над головой Иберидзе сомкнулись темные своды.. Адский грохот оглушил его. Густой дым слепил глаза, распирая легкие. Промелькнули лампочки на стенах туннеля.
Досчитав до ста, Иберидзе рванул предохранительную-чеку первого снаряда и, перегнувшись через перила, сбросил чемодан.
Отсчитывая секунды, Иберидзе подготовил второй чемодан. Сбросил. Как только паровозный гудок известил о том, что туннель пройден, он хладнокровно потянул предохранитель, размахнулся, швырнул последний чемодан и только тогда почувствовал: сердце отказывается работать, — секунда, другая, и он потеряет сознание.
Грохот внезапно стих. Жадно вдыхая свежий воздух, Иберидзе смотрел на далекое синее небо и вдруг почувствовал что-то неладное. Локомотив протяжно, тревожно гудел. Шипели тормоза. Вагон перед хвостовой платформой судорожно бросало из стороны в сторону. Далеко в темноте беспокойно мелькали красные огни. По всему было видно: машинист старается остановить состав, несущийся под уклон.
«Меня будут искать, — сообразил Иберидзе. — Часовой по ту сторону туннеля по телефону дал знать о солдатах, сброшенных с хвостовой платформы, и вот… Ну, меня вы не найдете». Он проворно спустился на нижнюю ступеньку подножки, на глаз прикинул расстояние до земли и, повиснув на одной руке, всем телом сильно поддался вперед.
Встречный ветер ослепил, сбил шапку, разметал волосы, рванул тужурку, силился вместе с ней оторвать от поручней смельчака. Напрягая мускулы, Иберидзе резко откинулся назад, подставив под удары ветра богатырскую грудь, и разжал пальцы…
Поезд мчался по участку, проложенному по склону высокой горы, железнодорожное полотно кончалось у кромки крутого обрыва, но было темно, и ничего этого Иберидзе не видел. Попав в взвихренные струи воздуха, едва успевая передвигать ноги, он пробежал метров тридцать, споткнулся о пикетный столбик, перевернулся в воздухе, упал и покатился вниз.
За ним, догоняя, перепрыгивая через него и будоража сыпучий грунт, неслись потревоженные камни. Иберидзе потерял сознание. Продолжая стремительно катиться, он не чувствовал, как всколыхнулась земля, как взрывная волна, вырвавшись из туннеля, ударилась о горы и обрушилась вниз.
ПОИСКИ ДРУГА
Группа Вальца расположилась в двадцати метрах от шлагбаума.
Как только прогудел вырвавшийся из туннеля локомотив, бойцы зашевелились. Вот-вот промчится поезд, а с него спрыгнет Шота, любимец отряда.
Прошла минута, другая. Из темноты донеслась беспорядочная стрельба. В черное небо капельками расплавленного металла взвились трассирующие пули. Три последовательных толчка тряхнули почву. За ближайшим отрогом хребта, со стороны туннеля, высоко взметнулось алое облако. На миг озарив местность, взрыв потряс землю так, будто у туннеля упали из заоблачных высот сотни фугасных бомб и разорвались одновременно. По горам прокатилось эхо, а затем наступила тишина.
— Взорвал-таки, — хрипло проговорил кубанец и, испугавшись собственного голоса, умолк.
«Ясно, взорвал… Но почему не видно поезда? Почему стреляли вверх? Неужели Шота не успел спрыгнуть? — подумал Вальц и, успокаивая себя, ни к кому не обращаясь, сказал:
— Тут что-то другое. Сейчас подойдет наш грузин…
В томительном ожидании прошел час. Тревожно гудя, мимо партизан медленно прополз локомотив. Еще минут через двадцать по шоссе прошла машина с солдатами, тоже к туннелю. А Иберидзе не было.
Вальц сидел сгорбившись. Тяжело было на сердце: неужели друг не вернется? Может быть, сбрасывая последний чемодан, он не удержался и с чемоданом упал на рельсы? Или спрыгнул неудачно, где-то лежит и ждет помощи? Поискать бы, но куда пойдешь в темноте, не зная местности? Скорее бы рассвет. Немцы, поди, тоже ждут, чтоб начать прочесывать местность.
Мысль уводила Вальца к страшной минуте, запомнившейся на всю жизнь: на плацу шталага стоит он. Перед ним Блашке с рукой на пистолетной кобуре… Из рассеченной губы Шота струится кровь, а он смотрит в глаза палачу и твердо говорит: «Так точно, этот пленный — грузин…» Знал, что рискует жизнью, а сказал.