— Ты, друже, зря обижаешь человека, — с укоризной взглянув на Русина, строго сказал Старко. — Если бы не ты, не в укор говорю, я давно был бы где надо. А насчет разведки. — Теперь, когда ты на ногах, — могу отлучиться… Завтра же пойду… Пора откочевываться от пещеры…
РАЗВЕДКА
Русин выбрался из оврага, примостился в укрытии и с любопытством рассматривал поле недавнего боя. Подбитые танки немцы эвакуировали. Черная, обожженная земля, поднятая взрывами снарядов и бомб, пожелтела», слилась с общим фоном. Картофельное поле покрылось густым сорняком.
В полдень в воздухе послышался рев моторов. С запада летела воздушная эскадра — четыре треугольника в ряд, в каждом по двадцати одному самолету. Минут через десять появилась вторая.
Эскадра шла тем же строем, в том же количестве, а за ней третья — пятнадцать троек четырехмоторных «Хейнкелей».
Через два часа воздушные гиганты возвращались. Русин пересчитал самолеты и крепко задумался: на восток шло 213, а к базам летит 156. Где-то в двухстах километрах от оврага — ведь там Волга! — был бой, в котором сбито пятьдесят семь хищников. Двести километров — только десять дней по вражескому тылу. А что такое десять дней?!
…Уходя, Старко сказал: «Приду под вечер». Но пришел к рассвету. Всю ночь Русин не спал, нервничал, выходил из пещеры и, притаившись за валуном, вслушивался в ночные шорохи, а когда в предрассветном тумане показалась фигура Старко, кинулся навстречу.
Буркнув: «Ну как оно тут?» Старко устало опустился на траву. Положил перед собой узелок, неторопливо развязал и, выложив краюху хлеба, пяток яичек и вареную курицу, угрюмо сказал:
— Был… видел… разговаривал… с одним дедом разговаривал… Это он дал… — а затем тяжело вздохнул и с затаенной тоской и обидой продолжал:
— До шоссе километров десять. Подошел, забрался на стог сена, думал передохнуть малость, да ровно три часа и пролежал, — Старко покачал головой: — Прет фашист… Пехоты мало, больше танки, бронетранспортеры да орудия. Идут и идут туда, — Старко махнул рукой на восток. — Как перебежал через асфальт, километров пять прошел проселком и добрался до села. А там, на огородах, встретил деда. Не испугался старик, будто ждал. Завел в хату, накормил и… — Старко шмыгнул носом. — Лучше бы и не встречаться с ним. В селе немца нет. Дней двадцать назад приезжал один «ласковый». Собрал сход и объявил: Ленинград взяли финны… Гитлер живет в Кремле. Баку сдался. Бои идут за Уралом. А после сказал насчет «нового порядка»: колхозы как есть, так и будут колхозами. Сельсовет оставил. Только председателем назначили нового, сынка раскулаченного. Он десять лет отсидел в тюрьме за грабежи. И деньги советские действительны. А насчет компартии — распустили ее. Партийцы скрылись из села, нашелся один — инвалид. В отношении его «ласковый» распорядился: пусть живет. Если вызовут на регистрацию — явиться. Приказал с полей убрать все, что осталось, да сложить в амбары.
Старко поник головой, кашлянул.
— На обратном пути опять «принимал парад», — в голосе рассказчика послышались злые ноты. — Семьдесят грузовиков, по двадцать пять солдат в каждом. Двадцать четыре тяжелых орудия, понтонный парк. — Старко хрустнул пальцами. — Э-эх, рацию бы, да дать знать нашим… Лежу и думаю: вот поднимется паника, если узнают, что в двух шагах от дороги притаился советский боец! Хотелось вскочить да гранатой в них, гранатой… а после пулеметом — тр-р-р!.. Так-то, брат Владимир Николаевич. До Урала не дойти. Дед звал: «Приходите, укажу дорогу в лес».
Затаив дыхание Русин с ужасом смотрел на Старко. Слушал, не верил, и едва Старко кончил — вскочил.
— Врет твой дед!.. — сердито выкрикнул он. — Врет!.. Сам ты говорил: «войска идут». Это на Урал-то своим ходом? Эх, ты!.. Я здесь считал самолеты… Фронт не больше чем в двухстах километров от нас. И бои там жаркие. Вчера наши подбили пятьдесят семь бомбардировщиков! Врет дед! Врет! Мы и без деда найдем леса. Завтра двинемся…
…Пещеру оставили в полдень. Перед выходом побри-лись. Забрали шинели, вещевой мешок и остатки пищи. Гранаты оставили. Впопыхах Старко принес их без капсюлей-детонаторов.
Шли молча, оврагами и лощинами. На открытых местах пригибались, скользили от куста к кусту. Через час Старко остановился, сказал: «Торопиться некуда, отдохнем» и, как только сел, принялся рассматривать подметку на левом сапоге. Она еле-еле держалась.
Русин раскрыл полевую сумку, пошарил в ней, оторопело, вопросительно, взглянул на Старко и нерешительно сказал: