— Да ты спишь, Остап!
— Эге, сплю… Ложись и ты…
…Утром Старко, смутно припоминая ночной разговор с Русиным, внимательно посмотрел на осунувшееся, бледное лицо друга.
— Ты что? Нездоровится?
— Эх, Остап, Остап, — сказал Русин. — Убил меня Блашкин дневник. Душу в грязь втоптал. Такое на сердце, будто Блашке взвалил на меня все тридцать четыре года своей похабной жизни, придавил и в землю вогнал. Писал чернилами, а каждая буква наливается кровью… Там и твоя кровь… Чуешь, Остап?
— Чую… Сожги эту дрянь и выбрось из головы…
— Н-е-е-т, не сожгу, — сказал Русин. — Сохраню, чтоб детям и внукам показать, если жив останусь… Покажу… И сегодня есть такие, что не поверят, если рассказать, а лет через десять, двадцать и вовсе усомнятся… Вот тогда и покажу…
— Так ты, прежде чем детям рассказывать, хлопцам рассказал бы.
…Русин последовал совету друга. Люди, видевшие своими глазами многое из того, о чем писал Блашке, сурово молчали. А Гребных ругался на чем свет стоит и сокрушался.
— Да как же это так, товарищ командир? Да если бы я знал его, сукиного сына, ей-ей подождал бы, пока он разбросает все гранаты, а после на своей спине приволок бы к вам для серьезной беседы по существу…
…«Каждое диво три дня в диковинку», — гласит мудрая славянская пословица. На четвертый день ни Русину, ни бойцам отряда некогда было вспоминать свою последнюю «крысу». В Париже началось восстание.
Партизанские отряды, объединившись, превратились в грозную силу и обрушились на ненавистных оккупантов и вишийскую администрацию.
Совинформбюро передавало о капитуляции Румынии, Финляндии и Болгарии, о штурме правобережной части Варшавы — Праги. А из Парижа неслись сообщения об освобождении партизанами Клермон-Феррана, Лиможа, Тулузы, Монпелье, Пуатье.
Настал день, когда бригада Жардана, установив связь с соединениями, действующими с юга и запада, остановилась, и хотя кое-где отдельные фашистские части продолжали оказывать сопротивление, во Франции война закончилась.
В отряде Русина произошли изменения. В ходе боев погибло несколько человек, но в него влились две группы — девятнадцать партизан из бывших военнопленных. Полгода они сражались в составе отрядов «маки» на юге, а с началом наступления оказались в районе действия бригады Жардана.
Временное правительство Франции издало декрет о призыве в армию. Более половины личного состава бригады Жардана была передана в регулярные части. Поредевшие отряды свели во взводы и роты, объединили в батальоны.
Жерар и Жорж из Безансона распрощались с боевыми друзьями. Отряд «русского Вольдемара» — пятьдесят человек вместе с Пашоном и Крезером — стал именоваться разведывательным взводом.
Бригада передислоцировалась на северо-запад, в Эльзас. Ей предстояло принять участие в боях за Страсбург. В начале ноября батальоны вышли в назначенный район и стали уступом за правым флангом французской дивизии, нацеленной на древний город.
Вскоре последовал приказ о наступлении. Дул северный ветер. Он нагнал тяжелые тучи, и в ночь перед штурмом выпал снег. Лучшего момента для атаки нельзя было и ждать, но командование отменило наступление.
Трое суток ожидали, чтобы прояснилась погода, стаял снег и подсохла земля.
Бойцы разведывательной роты посмеивались:
— Ноги боятся промочить.
Дождь, туман и грязь — все, на что способна зима на севере Центральной Европы, — «мешала» наступлению союзников. Битва на Западе развивалась своеобразно: частью сил союзники вели бои на оси Эксла—Шапель—Кельн. Монтгомери растянул войска по линии голландской части Мааса, фронтом на север. Американцы, овладев Мецем, окопались на правом берегу Мозеля. Французские дивизии, взяв Страсбург, с трех сторон обложили Кольмар.
— Вы знаете, о чем шепчут шутники? — посмеиваясь, говорил Жардан. — «Опять началась «странная война». Везет! Ту войну — сидели на Марне, в тридцать девятом позорно отсиживались на линии «Мажино», а сейчас извольте: Рейн — «линия Зигфрида»… Это устраивает немцев — гонят на Восток свои дивизии…
…Неожиданно от взвода к взводу поползли слухи. Фашистское командование начало наступление в Арденах… Янки бегут… Англичане растерялись… Пахнет грандиозным Дюнкерком…
Затаив дыхание французы с надеждой смотрели на Восток: как-то поведет себя грозный союзник, умеющий воевать в любую погоду и время года.
Никто не удивился, когда Восточный фронт пришел в движение. Рухнула фашистская долговременная, глубокоэшелонированная оборона. Победоносная Красная Армия совершила беспримерный в истории войн прыжок от Вислы и твердо стала на левом берегу Одера, в нескольких десятках километров от Берлина.