Nicols Nicolson, РомКо
Да, были люди в иное время!
Пролог
«Со вздохом витязь вкруг себя
Взирает грустными очами.
"О поле, поле, кто тебя
Усеял мертвыми костями?
Чей борзый конь тебя топтал
В последний час кровавой битвы?
Кто на тебе со славой пал?
Чьи небо слышало молитвы?»
Небо на восходе начинало робко светлеть. Пройдет совсем немного времени и ласковое солнце легко и уверенно, ярким, ослепляющим диском, выкатится на свое законное место на небосводе, раз и навсегда определенное ему Творцом на четвертый день сотворения мира.
Новый день начинался, но прохладная свежесть весенней ночи еще держала в цепких объятиях Морфея небольшое село Михайловку. Казалось, на сонную землю кто-то щедро высыпал обильные горсти жемчужин сверкающей росы.
Жалкие остатки клубящегося тумана, цепляясь за кроны древних грушевых садов, неспешно и вяло, без единого звука, сливались в глубокий обрывистый овраг на окраине этого селения.
Было слышно как из глубин стремительной речушки Ставчанка, сверкая чешуей золотистой кольчуги взметнулась вверх крупная рыбина и своим мощным телом обрушилась в мрачную воду заводи. За ней последовали и все послушные рыбки помельче этой небольшой стайки. По речному плесу разошлись широкие круги, окончательно разбудив вечно торопящуюся куда-то речку.
По неширокой дорожке, протоптанной всяким зверьем, к водопою на речушке величаво проследовала дикая коза. Ей наперерез, кося глазами по сторонам, бросился длинноухий заяц – явно спешил пощипать свежую травку на небольшой полянке.
Где-то в глубине грушевых садов ухал филин, извещая своих сородичей об удачной охоте, чем не могла похвастаться мышка-полевка, безжизненно повиснув в безжалостных когтях этого бесшумного мудреца леса.
Невесть откуда прилетевший ветерок в первые секунды своего неожиданного рождения с тихим шелестом пробежал по верхушкам деревьев. Запутавшись в изувеченных временем корявых ветвях, не затих, а начал стремительно крепнуть, все сильнее раскачивать уставшие от жизни стволы груш. За какие-то мгновения ветер достиг ураганной силы.
Завывая на все лады, ветер пронесся через грушевые сады, частично избавил их от красиво цветущего и одуряюще пахнущего весной убранства, молодой, еще не окрепшей листвы и белоснежных лепестков цветков, из которых могли народиться сочные и вкусные плоды – медовые груши.
Белое, с вкраплениями изумрудного цвета облако, подгоняемое ветром, устремилось ввысь, навстречу лучам восходящего солнца.
Эту смесь из ароматных лепестков и нежных зеленых молодых листиков, не успевших насладиться своей кратковременной жизнью и не доживших до восхода солнца, ветер вынес в сторону большого и ровного поля и внезапно стих.
Цветы и листья, еще сохраняя инерцию, переданную им злым ветром, вращаясь, начали разлетаться по всему полю, покрывая бело-зеленым саваном трупы, облаченные в фельдграу, глубокие и мелкие воронки от разрывов снарядов.
Вот наконец-то эта белая лепестковая стена достигла позиций ротного опорного пункта пятой роты второго батальона 137-го пехотного Нежинского Её Императорского Высочества Великой Княгини Марии Павловны полка.
Живых здесь не было. Снежинки лепестков тихо, словно боясь потревожить сон погибших солдат, упускались на окопы и покрывали ровным невесомым слоем разбитые позиции русских трехдюймовок.
В окопе стоит молодой прапорщик Тимофеев, устремив свой немигающий взгляд в сторону наступающего противника. Прапорщик мертв, но продолжает стоять – упасть ему мешал штык немецкого карабина, пронзивший грудь отважного русского воина и воткнувшийся затем в рыжеватого цвета глинистую стенку окопа.
У ног прапорщика валялся мертвый здоровенный рыжий детина в германской форме, с аккуратной дырочкой во лбу. Похоже, Тимофеев, прежде чем умереть, лишил жизни того, кто забрал жизнь у него самого.
Дальше лепестки цветов опускались на двух воинов, германца и русского. Казалось, что они просто обнялись и мирно спят, но это далеко не так. В левой части груди русского воина торчал большой нож, а все лицо было залито кровью. Кровью его врага, в горло которого он вцепился зубами.
И где бы на разорванные снарядами, осколками, пулями и штыками позиции ни упали эти, уже дрожащие от увиденного ужаса, лепестки – везде они накрывали солдат противоборствующих сторон, мертвых солдат. Все они отдали свои жизни, но остались верны присяге, которую давали своей Родине.
Вдали послышалось негромкое тарахтение автомобильного мотора. На окраину искалеченного войной поля, подпрыгивая на рытвинах, ухабах и воронках, выезжал германский грузовой автомобиль. В кузове грузовика тряслись солдаты похоронной команды.