Наступил день стрельб. Орудия выставили на заранее подготовленных позициях. Расчетам указали основные ориентиры и цели. Осталось только подготовить снаряды. Вы не пробовали снимать смазку со снарядов на морозе? Нет – тогда вы не артиллерист. В ход пошло все, палочки, веточки и тряпки. Наш ротный глядел на наши мучения и счастливо улыбался – он радовался тому, что молодое артиллерийское поколение активно приобщалось к тяготам воинской службы. Преподаватель артиллерийской подготовки полковник Извеков, добрая душа в огромном двухметровом теле с не менее впечатляющими, любовно ухоженными седыми усами сжалился над нами, приказал принести бидон с керосином, показал способ очистки снарядов. Дело пошло значительно быстрее, но измазались в керосине знатно.
Этот офицер был сплошным парадоксом: угрожающие пудовые кулаки и заботливый, несколько флегматичный склад характера, хищно топорщащиеся усы и добродушный взгляд усталых глаз. Несмотря на внушительные габариты, полковник Извеков почти у всех нас вызывал исключительно положительные эмоции, желание досконально изучить преподаваемую им науку.
А когда дело дошло до реального заряжания орудия и производства выстрела, то только немногие юнкера смогли с первой попытки выполнить все заученные на учебных боеприпасах приемы. У кого-то дрожали руки, кто-то не мог дослать снаряд в ствол орудия, а кое-кто стоял возле открытого ящика со снарядами, раскачивался из стороны в сторону и неистово крестился. Конечно, все делалось под неусыпным контролем господ офицеров, их командный рев, приводил в чувство юнкеров, впавших в ступор.
Я отработал нормально на должностях всех номеров расчета орудия. Будучи наводчиком, вторым снарядом попал в цель. Правда, оглох немного, не всегда вовремя открывал рот при выстреле. И, признаюсь, первый в моей жизни выстрел произвел на меня странное впечатление: будто оглушительный, резкий звук выстрела в мгновение ока материализовался, обрел вес и лег на мои плечи тяжестью пудовой гири, на секунду даже пригнув меня к земле. До самого заката над полигоном разносилась артиллерийская канонада. Каждый юнкер училища выпустил по пять снарядов.
Чистку орудий проводили на следующий день. Ствол чистить банником не сложно, просто утомительно и тяжело. А вот затвор надлежало снять с орудия, разобрать и тщательно очистить все мелкие детали. Контроль качества выполнения работ осуществляли офицеры училища, одев белые перчатки. При обнаружении малейших признаков нагара орудие приходилось чистить вновь.
Возвращение в стены училища стало для нас праздником. Юнкеров отправили в баню, а обмундирование отдали в стирку. Как отметил в своей басовитой и неспешной «окающей» речи на общем построении начальник училища, ничем внешне не примечательный, результаты первых стрельб показали хорошую выучку юнкеров и он рад, что в ходе учений никто не пострадал. Высказал надежду, что в дальнейшем мы будем совершенствовать свои навыки.
Возможность совершенствоваться нам была предоставлена. Неделю учились, а затем две недели проводили на полигоне. Отрабатывали приемы до автоматизма. Наступившая весна с распутицей, подвергла нас новым испытаниям. По колено в жидкой, вязкой и чавкающей грязи толкали с каждым шагом все более тяжелеющие орудия, с трудом помогая выбившимся из сил лошадям. Пот лился ручьями, пропитывая до последней нитки не только наше исподнее, но, казалось, и абсолютно все обмундирование, которое приобретало специфический запах, на который ни у кого из юнкеров уже не оставалось сил реагировать. После, весело шутя, отмоемся, отстираемся, отчистимся.
Однажды, с неимоверным усилием вытянув из грязи ногу и сделав очередной мучительный шаг, я не сразу заметил, что мой одинокий сапог остался позади и в него, как в воронку вливалась малоприятная субстанция. Надолго останавливаться у нас возможности не было, поэтому извлеченный из липкой грязи сапог был просто быстро надет на ногу в портянке, с которой тягучими каплями стекала малоприятная жижа. Чертыхнувшись, продолжил, издавая чавкающие звуки, движение вперед с орудием, лошадьми и своими друзьями, на изможденных лицах которых эта ситуация все-таки родила подобие улыбок. Удивительно, как быстро человек привыкает к грязи и всяким бытовым неудобствам. Очень скоро мы просто перестали обращать внимание на подобные ситуации и воспринимали происходящее с нами как нечто само собой разумеющееся. На особо трудных участках полигона, одно орудие приходилось перемещать силами двух-трех уставших расчетов, впрягаясь в специальные лямки, словно бурлаки на Волге. Иногда на огневую позицию прибывала огромная, странно и хаотично копошащаяся грязная с ног до голов юнкерская масса, в которой трудно было распознать людей и лошадей. Но перед началом стрельбы орудие должно было сверкать исключительной чистотой.