– Ваше высокоблагородие, я выполнял ваш приказ по прикрытию строительных работ, – пытался я оправдываться. – Совместно с командиром батальона 137-го Нежинского полка штабс-капитаном Корде разработали план по занятию господствующей высоты в двухстах метрах от места наведения переправы. Туда посредством парома, построенного саперами, переправили японские пушки с боеприпасами. Организовали оборону, отрыли окопы, построили позиции для орудий. Ведя круглосуточное наблюдение, мы могли нанести урон противнику, если бы он приблизился на дальность выстрела. Кстати, пользуясь нашим способом, полковник Истомин переправил к нам два батальона своего полка, развернув фронтом в сторону японцев.
– Вы могли потерять орудия, – не унимался Григорович, – их у нас не очень много.
– Так орудия трофейные.
– Что значит трофейные? Вы позволили себе пользовать японские пушки?
– Так точно.
– Позвольте поинтересоваться, где вы их взяли?
– Что в бою взято, то свято. На поле боя давно подобрал, на них никто внимания не обращал, а мне они пригодились.
– Неужто научились с ними обращаться?
– Они не сложнее наших трехдюймовок, правда, прицелы лучше наших. С Божьей помощью разобрались.
– Это я понял, но потом вы переправили туда всю батарею!
– Да, переправил. Две полубатареи тоже разместил на высотках. В результате у нас получилась прочная оборона.
Полог палатки откинулся и вошел полковник Истомин.
– Воспитываете бравого подпоручика, Иван Александрович? – как-то по-домашнему поинтересовался полковник.
– Да вот приходится поддерживать дисциплину, ваше высокоблагородие, – ответил Григорович. – Уж больно по-своему истолковал мой приказ подпоручик Головко.
– Вот по поводу этого подпоручика я к вам пожаловал. Хотел просить вас представить его к награде.
– К награде? За что?
– По совокупности его действий. Подпоручик, расстреляв японскую конницу, спас мой третий батальон от разгрома. Мои офицеры увлеклись атакой вражеских позиций и не заметили, что фланг оголили. А Головко заметил угрозу и своевременно на нее откликнулся. И на переправе они со штабс-капитаном хорошо сработали. Быстро и слажено переправили вначале роту, а потом и весь батальон Корде. Вы видели, как они наладили паромную переправу?
– Не довелось.
– Эти два молодца, немного подумав, приспособили две пары лошадей для ускорений хода парома через реку. Паром достигает противоположного берега за несколько минут. На том берегу артиллерийские позиции выстроены очень грамотно. Я там был с проверкой – так не сразу смог обнаружить, маскировка отменная. Вот поэтому обращаюсь к вам с просьбой о представлении к награде подпоручика Головко. Примите, пожалуйста, от меня рапорт на имя командира вашей бригады, я в нем изложил свои соображения, касаемо Головко.
– Ну, я не знаю, как мне теперь поступить.
– Поручик приказ выполнил, проявив смекалку, значит, нужно поощрить.
– А вы, Головко, почему молчите? – спросил меня Истомин.
– Мне нечего добавить, ваше высокоблагородие, но в уничтожении японской конницы принимал участие прапорщик Митрохин.
– Ладно, Головко, можете быть свободны, – отпустил меня Григорович, – но о дисциплине не забывайте.
Покидал я палатку командира дивизиона совершенно мокрый – переволновался, хотя окончательно не понял, за что меня взгрел Григорович.
Двое суток на нашем участке инженерные части наводили переправу, использовали остатки сожженных японцами мостов. Поскольку все готово, надо ожидать приказа выступать.
На третьи сутки к вечеру очнулся подпоручик Седых. Поначалу он толком не понял, где находится. Немного оклемавшись, начал узнавать солдат бывшей его батареи. Я навестил раненого.
– Иван Иванович, вам лучше? – справился я о самочувствии подпоручика.
– Как я у вас оказался?
– Это благодарите Архипыча, он на японских позициях трофеи собирал, там вас обнаружил. Что с вами случилось?
– Я к 11-му Восточно-Сибирскому стрелковому полку приписан командиром роты. В бой вступил. Преодолели первую траншею. Я еще сделал несколько шагов, потом удар в голову и полная темнота. Чем попало в голову, не знаю.
– Вам медицинскую помощь оказали вовремя. Промедлили немного – померли бы от потери крови. В общей сложности без сознания вы провалялись больше семи дней. Опасались за вашу жизнь, откровенно говоря, вы очень плохи были. Мы вас отправим завтра в тыл для выздоровления.