— Это вряд ли. Фельдмаршал не проиграл ни одного сражения. Его образ военной мысли, предугадать невозможно. Он всегда находит единственно правильный выход в сложной ситуации.
— Тогда почему он не помог вам.
— Он знал о вашем присутствии в Шпиц.
— Откуда?
— Я послал людей к нему с донесением.
— И что вам ответил Суворов?
— Ничего.
— Почему? Он бросил вас на произвол судьбы?
— Пожертвовав моим батальоном, Суворов сохранил армию.
— У вас странная фамилия, не типичная для России.
— А я и есть не типичная для России личность. Мой дед, отец и я из запорожских казаков.
— Вот откуда эта дикость в бою! Я слышал, казаки, большие мастера сабельного боя. Сразитесь с лучшей саблей моего полка?
— Почему бы и нет. Только, если вы заметили, я сейчас не в лучшей форме.
— Вам дадут возможность отдохнуть, помыться и накормят. А завтра устроим поединок. Смею вас заверить, бой будет честным, до смерти одного из вас. Победите, я дарую вам свободу.
— Не возражаю.
— Наглый вы капитан. Вы не смеете возражать, вы должны покоряться моей воле.
— Покоряюсь, и хотел бы воспользоваться вашим радушием.
— То-то же.
— Лейтенант, проведите капитана, пусть он помоется, и накормите его, — распорядился Фуке.
— Будет исполнено, — мотнул головой лейтенант.
Меня вывели во двор. Осмотрелся. Небольшой, похоже, средневековый замок. Стены высокие и серые, выглядят не очень эстетично. А эстетика мне, зачем сейчас? Одёрнул себя мысленно. Выжить надо, вот главная задача. Бежать бессмысленно, пристрелят моментально. Да и куда бежать? Я не знаю, где нахожусь по большому счету. Ладно, буду определяться завтра, когда одержу победу в поединке. Самоуверенно заявил я себе мысленно.
Мылся возле отхожего места, куда два карабинера принесли бочку тёплой воды. Мне естественно никто не помогал. Карабинеры стояли в стороне, направив на меня штыки ружей. Опасаются, значит, уважают.
Помылся, выстирал рубаху. Камзол стирать не стал, его проще выкинуть, он весь изорван. Но с выкидыванием не торопился. Осень, она и в Швейцарии осень. Потом меня кормили, из солдатского котла. Правда, поднесли кружку вина. Отказался, выпил две кружки чистой воды, несказанно удивив французов.
На обратном пути в своё узилище старался более детально рассмотреть место пребывания. Нарочно шёл медленно, наслаждался свежим воздухом и свободой. Никто меня не гнал. Когда за спиной захлопнулась дверь камеры, улёгся на лежанку, и завернувшись в остатки камзола, уснул.
Разбудили меня только утром, сообщив, что пора завтракать, и сражаться. Самочувствие, по сравнению со вчерашним днём, значительно лучше. Не просто будет поединщику лишить меня жизни. Покормили нормально, даже какой-то горячий напиток дали попить.
Приговорённый капитан, к поединку готов. Ведите на арену. Опять шучу, значит, все сложится нормально, посетила меня мысль.
По периметру квадратного двора, размером примерно, сорок на сорок шагов, выстроились рослые карабинеры, направив штыки вовнутрь двора. На галереях, обращённых во двор, разместились офицеры, даже несколько дам заметил. Ждут потехи.
Вчерашний лейтенант подал мне саблю. Ух ты, да это моя! Подобрали, значит, на поле боя. Осмотрел клинок. Кто-то заботливо его поправил и наточил, почти до бритвенной остроты. Что ж, неплохо, не надо будет привыкать к весу незнакомого оружия.
Снял остатки камзола, и аккуратно уложил на каменную тумбу. Остался, в когда-то белой рубахе. А где мой противник? Не торопится. Зачем торопиться? Никуда я сбежать не смогу.
Лейтенант вышел на середину двора, и громко отрекомендовал моего противника:
— Хорунжий Владислав Сапега.
Ну, вот, здрасьте! Опять поляк. Мало мне было легионеров Домбровского, выбивших мой батальон, так в противники судьба подкинула Сапегу.
Владислав вышел из-за спин карабинеров.
Ростом он пониже меня, и в плечах поуже. Ему лет двадцать пять от силы. Темно русые волосы подстрижены, чем-то напоминали причёску из моего времени, полубоксом называемую. Серые глаза с ненавистью смотрели на меня. Что я успел ему плохого сделать? На поле боя не сходились в схватке, я бы запомнил. Белоснежная рубашка была расстёгнута Сделав пару шагов, Владислав, остановился напротив меня.
— Готов к смерти, московский прихвостень? — неприятным голосом осведомился Сапега.
— И тебе французский прихвостень, доброе утро, — отвечаю, стараясь сохранять спокойствие.
— Я союзник победоносной армии Бонапарта, и борюсь за свободу и независимость своей родины.
— Борись-борись, до этой твоей независимости, больше ста лет осталось.
— Не за горами тот день, когда войска славного Бонапарта вступят в пределы ненавистной мне России, завоюют её, а нам, полякам, даруют свободу.
— Вступят, это ты правду сказал, но там в этой самой России и останутся навечно, вернуться смогут немногие.
— Не пугай, бесполезно. Я въеду на своём горячем скакуне в московский кремль!
— Ты ещё не пережил сегодняшний поединок, не торопись.
— Изрублю тебя на куски, и пойду готовиться к походу.
— Тогда хватит болтать, атакуй.
Сапега атаковал, обрушил на меня каскад ударов, что свидетельствовало о хорошей его подготовке. Я ушёл в глухую защиту, отражая сабельные удары, пытаясь выбрать удобную позицию для ответной атаки. Очередной страшный удар Сапеги. Применив приём из боевого наследия запорожских казаков, я над своей головой, заплёл саблю противника, она вырвалась из рук Владислава, и улетела в сторону.
— Что же ты пан хорунжий саблю в руках слабо держишь? — спросил я с ухмылкой. — Подбери, я сегодня добрый.
Владислав саблю поднял с земли. О, а теперь выражение его глаз, мне начинает нравиться. В них появился страх. Может Сапега предпочёл бы прекратить поединок, но известный польский гонор, погонит его в новую атаку.
Оказался я прав. Вновь зазвенели сабли. Владислав попытался измотать меня, нанося удары с разных сторон и на всех уровнях. В принципе, я был готов к такому развитию поединка, и уже увидел весь арсенал приёмов противника. Не знаю, может Сапега приберёг какой-то свой любимый приём, но пока не демонстрировал. Ладно, пора я мне потрепать ему нервы. Перешёл в контратаку. Удалось дважды зацепить, на рубахе противника появились красные разводы. А говорят у благородных кровь голубая! Враки. У всех она красная.
Сапега начал горячиться. Не ожидал от меня такого сопротивления, думал, будет избиение пленного русского офицера. Ага, сейчас. Зря, что ли мой отец на меня тратил, сколько времени, когда я мальчишкой был. Да, и я в корпусе упражнялся с саблей часами, а в сражениях навыки сабельного боя были доведены до совершенства.
Отбив очередную атаку Сапеги, с удовлетворением отметил на нем ещё парочку порезов. Скажите, что такое порез, и будете неправы. Если этих порезов много, то кровушка понемногу покидает тело, постепенно его обескровливая. Вместе с кровью, уйдут силы.
Хоть я оставался цел и невредим, но чувствовал, что сильно устал, значит, ещё не полностью оправился от удара по голове. Затягивание поединка мне не на пользу. Провожу свой излюбленный обманный удар с перекладыванием сабли в другую руку. Резкий поворот. Удар в область шеи, и резкий рывок сабли на себя. Разрываю дистанцию с противником. Вернее сказать с мёртвым противником.
Владислав, выронил саблю из рук, и пытается руками остановить кровь, бьющую фонтаном из раны. Напрасные усилия, Сапега уже не жилец.
В полной тишине, Владислав упал навзничь посреди двора.
— Русского в подвал, — громко распорядился полковник Фуке. — Хорунжего в церковь.
Саблю отобрали, и погнали в подвал чуть ли не пинками, еле успел захватить свой камзол. Неужели так нужно обходиться с победителем в честном поединке!? Полковник сам предложил, я не отказался. Кто виноват, что Сапега не отправил меня на небеса? Понятно кто. Я со своим мастерством. Интересно, меня пристрелят тихо в подвале, или выведут во двор и там прилюдно проведут экзекуцию? Что так, что эдак, перспектива, не радужная.
Посидел в камере, немного отдохнул. Пора бы принести, что-нибудь пожевать, поединок много калорий забрал. Но что-то не торопятся мои тюремщики с кормёжкой, да и не слышно их совершенно. Лёг, и почти мгновенно уснул, сказалось нервное напряжение.