— Жаль, что я не предупредила тебя о готовящемся празднике владельца шахт. Знаю, ты никогда не жаловала такие праздники.
Зоя повернулась к окну, упрямо сжав губы. Ей было не больше пяти-шести лет, когда она осознала, что элегантно одетые мужчины и женщины, проезжавшие в колясках, смотрят на выстроившихся вдоль улиц Ньюкасла людей со смешанным чувством превосходства и презрения. Она случайно услышала замечание одного из этих нарядных людей:
— Они такие грязные, и посмотри, как они живут!
Как будто говорил о животных! Как будто у них был выбор — словно они могли избавиться от угольной пыли и своих жалких лачуг. Зоя пообещала себе, что никогда не будет копошиться в грязи, подбирая леденец, брошенный из коляски какой-нибудь надменной леди. Но ведь это был единственный случай, когда она могла попробовать сладости, и в конце концов девочка не выдержала, упала на колени и схватила горсть леденцов, опередив остальных.
Ей исполнилось одиннадцать, когда ее гордость взыграла с новой силой и она смогла преодолеть свое томление по сладкому. И все же ее гордость страдала! С таким же успехом она могла бы схватить подачку. Богатые люди наблюдали из своих колясок за бедняками Ньюкасла, смеясь и показывая на них пальцами, словно они были зверями в зоологическом саду и сидели в клетках. С таким же брезгливым любопытством приезжие разглядывали и их лачуги. Зоя сгорала от стыда за платье, из которого давно выросла, и босые ноги. Их смех был унизителен для нее, и она изо всех сил старалась не расплакаться.
— Ненавижу этот праздник, — спокойно произнесла она, продолжая смотреть в окно. — Они приезжают сюда, как феодальные лорды, чтобы взглянуть на своих крепостных крестьян.
— Да не обращай на них внимания, как делаем мы все, — пожала плечами мать, — это просто праздник. Мужчины в этот день не работают. После парада будут пикник и танцы. Когда ты можешь ухватить кусочек счастья, Зоя, не надо зевать.
— Это я понимаю, — согласилась Зоя, чтобы сделать приятное матери.
Элис Уайлдер внимательно смотрела на дочь до тех пор, пока кровь не прихлынула к щекам Зои, потом сказала:
— Иногда ты меня пугаешь.
— Не волнуйся за меня, мама. У меня есть голова на плечах, и работает она неплохо.
— Ты так думаешь, Зоя? Надеюсь, ты права Эти люди, устраивающие парады, ничуть не лучше нас с тобой. Люди в Ньюкасле не богаты, они не умеют красиво говорить, но они добрый, порядочный и работящий народ.
— Ты хочешь что-то сказать о Жан-Жаке, мама? — спросила Зоя.
— Я не видела этого человека и не знаю его, но меня удивляет его поведение, и я думаю, что он воспользовался твоей доверчивостью.
— Как ты можешь так говорить? — Глаза Зои расширились от обиды.
— А ты поразмысли сама, Зоя. Твой отец никогда бы не уехал, оставив меня без денег или возможности брать их с его счета.
— Это не одно и то же, и мне не нужны деньги Жан-Жака. Я зарабатываю достаточно, чтобы оплачивать свои расходы. Нельзя жить на семейные сбережения.
— Много лет назад я предложила твоему отцу купить ему новые приличные башмаки и заплатить за него взнос в профсоюз, чтобы мы могли пожениться поскорее, но он и слышать не хотел об этом и не взял ни цента у меня, женщины. Мы так и ждали, пока он не встал на ноги и у нас не появилось жилье. Я чувствовала бы себя спокойнее, если бы видела в твоем муже нечто подобное. Он должен был навести порядок в своих делах и позаботиться о жене, прежде чем пуститься в свою авантюру и отправиться на Юкон.
Щеки Зои запылали от гнева еще ярче.
— Я не для того отвергала все предложения! Я не идиотка, мама! Если бы ты увидела Жан-Жака, то сразу бы поняла, что он замечательный и любит меня. Он никогда бы не поступил со мной плохо.
— Я только беспокоюсь о тебе, Зоя, вот и все.
— Богатые люди поступают не так, как мы. Жан-Жаку никогда не приходилось считать каждое пенни. Вероятно, ему и в голову не пришло, что он оставляет меня без доступа к своему банковскому счету.
— Еще один вопрос, а потом я замолчу.
— Хорошо.
— Сколько денег из своего вознаграждения ты истратила на то, чтобы снарядить мистера Вилетта в поездку?
— Много, — призналась Зоя, раздражаясь оттого, что за простым вопросом матери крылся неприятный для нее намек. — Я бы и все деньги потратила на него, потому что такой человек, как он, привык иметь все самое лучшее, но он и слышать не хотел об этом.
— Ты говорила мистеру Вилетту о нас? О своей семье?
Зоя встала и принялась оглядывать комнату в поисках своей шляпы и перчаток. Оказалось, мать сложила их в ее небольшой саквояж. Зоя взяла шляпу и пришпилила ее перед мутным зеркалом, повешенным возле окна.
— Я рассказывала Жан-Жаку о Ньюкасле, Коул-Крик и о своей семье. — Она никогда бы не осмелилась лгать матери в глаза, поэтому не поворачивалась от зеркала. — Он знает, что я выросла не в роскоши.
Последнее было правдой, но о деталях Зоя предпочла умолчать.
— А его семья примет тебя? Ты не боишься встречи с этими богатыми людьми?
Неизбежность этой встречи приводила Зою в ужас. Она натянула перчатки, разглаживая каждый палец. Жан-Жак обещал, что его семья полюбит ее так же сильно, как и он сам. Но Зоя понимала, что, конечно, они предпочли бы женщину своего круга.
— Ничего, я преодолею все, когда придет время, — пробормотала она, оправляя платье, чтобы вытряхнуть пыль из его складок.
Мать встала и обошла стол.
— Я провожу тебя на поезд, — сказала она.
Больше Элис Уайлдер не заводила разговоров о Жан-Жаке до тех пор, пока Зоя не взошла на узкую ступеньку лестницы служебного вагона. Тогда она сжала лицо дочери ладонями и заглянула ей в глаза:
— Я так горжусь тобой. Знаю, что ты слишком умна, чтобы дать какому-то проходимцу обвести себя вокруг пальца. И все же я беспокоюсь о моих цыплятках. Я только хочу, чтобы ты была счастлива.
— Не волнуйся, мама.
— Я доверяю твоему суждению, я уверена, что мистер Вилетт именно такой, каким ты его описала, а иначе ты не вышла бы за него замуж.
Зоя стояла на узкой подножке и махала платком до тех пор, пока не увидела, что мать повернула к складам компании. Потом она вошла в вагон, чтобы не простудиться на ветру и уберечь себя от летевшей сажи и дыма. Посещение родного дома оставило в ней смешанное чувство, тревожившее и беспокоившее ее.
Опустив голову, Зоя закрыла глаза и дотронулась до своего обручального кольца, нащупав его сквозь перчатку. Она продолжала думать о разговоре с матерью. Решения, представлявшиеся ей вполне разумными, когда она их принимала, теперь, после разговора с матерью, показались нелепыми и странными.
Зоя не усомнилась в своем муже, она просто пришла к выводу, что не сумела толково объяснить матери обстоятельства своего замужества. И все же она чувствовала какую-то странную нервозность, снедавшую ее.
Кучер дилижанса сообщил, что в Сиэтле обитает сорок тысяч человек. Но Джульетта подозревала, что он скорее преуменьшил; нежели преувеличил его население. Еще никогда в жизни она не видела столько людей, и это настораживало и пугало ее. К счастью, для них с Кларой нашлись номера в гостинице «Приют странника», забитой постояльцами до самой крыши. Собственно говоря, клерк за конторкой регистрации сообщил Джульетте, что мест нет, но после того как Клара переговорила с ним, их поселили. Ее раздражало, что Клара смогла заполучить комнаты, а ей это не удалось.
Отель располагался рядом с железнодорожным депо и доками, но они все равно радовались, что им удалось найти пристанище. Им повезло еще и в том, что деловую часть города можно было обойти пешком. Отсюда Джульетта и начала свои поиски импортно-экспортной конторы Жан-Жака. Однако через день она поняла всю тщетность своих усилий.
Город был огромным и раскинулся на много миль. Джульетта поняла, что ей никогда не найти его компании. После сорока восьми часов бесполезных поисков, заламывания рук и нервного расхаживания по комнате она пришла к мысли, что ей следует просмотреть записи во всех регистрационных книгах мэрии города и округа. Посещение городской ратуши, а потом и суда округа Кинг подтвердило то, чего она не хотела признавать.