NB: Надо активнее использовать такие красивые обороты. Желательно с латынью.
Провел на редкость приятный и полезный день в Кембридже.
Встречался с Кричтоном. Сейчас он – пэр и ведет размеренную академическую жизнь.
Я поинтересовался, что он ощутил, оказавшись у лордов.
– Будто из фауны попал во флору, – ответил он.
По странному совпадению, на чай был приглашен и профессор Хендерсон. Кричтон представил нас друг другу. Профессор несколько смутился.
– Честно говоря, я никак не ожидал увидеть здесь господина министра, – признался он.
Мы оба согласились, что это – удивительное совпадение. Кричтон, в свою очередь, был немало удивлен тому, что мы с Хендерсоном, оказывается, знакомы.
– Мы никогда не встречались, – объяснил я. – Но в настоящее время профессор готовит для моего министерства важный правительственный отчет.
– Надо же, какое совпадение! – поразился Кричтон.
Мы с Хендерсоном дружно подтвердили, что совпадение и впрямь поразительное.
За чаем Хендерсон выразил надежду, что я полностью удовлетворен проектом его отчета.
– «Полностью» – не то слово. Я в восторге! – заверил я и добавил, что понимаю, как ему было нелегко.
Профессор с присущей ему скромностью и откровенностью признал: самую трудоемкую часть работы фактически выполнило управление в Вашингтоне.
– А приходилось ли вам раньше готовить правительственные отчеты? – полюбопытствовал я.
– Никогда, – ответил он.
– О, поздравляю вас! Теперь ваше имя войдет в историю: отчет Хендерсона!… Пожалуй, он принесет вам бессмертие.
Я ему явно польстил. Он довольно улыбнулся и сказал, что никогда над этим не задумывался.
«Пора бить прямой левой», – подумал я и, как бы между прочим, заметил:
– Но если что-нибудь выйдет не так…
И умолк. Он насторожился.
– Не так? – Маленькие академические глазки за большими академическими очками вдруг часто-часто заморгали.
– То есть, если метадиоксин окажется не столь безвреден, как вы утверждаете. Тогда ваша карьера… Вы очень смелый человек…
Профессор Хендерсон заерзал. По-видимому, он не относил смелость к качествам, которыми должен обладать ученый его ранга. И вместе с тем был озадачен, так как не понимал, куда я клоню.
– Позвольте, позвольте, но ведь ни один из стандартных тестов не показал никаких признаков токсичности метадиоксина.
Я выдержал многозначительную паузу. Для большего эффекта.
– Ни один из стандартных тестов. То-то и оно…
Еще одна пауза.
– Что вы имеете в виду?! – выкрикнул он неожиданно высоким срывающимся голосом, мало вязавшимся с его внушительной комплекцией.
Я неторопливо достал свою записную книжку.
– Забавное совпадение. В поезде по дороге сюда я сделал кое-какие записи. Конечно, я не биохимик, но, по имеющейся у меня информации, вашингтонский доклад не дает ответа на ряд важных вопросов.
Он наморщил лоб.
– Э-э… – произнес он и остановился.
– Кроме того, – не давая ему передышки, продолжал я, – ваш доклад не содержит достаточно четких выводов, приведенные в нем данные допускают иные толкования, некоторые принципиальные положения вызывают сомнения.
Хендерсон растерянно смотрел на меня.
– Да, но… иное толкование допускают любые данные…
Я снова перебил его:
– Вот именно! Поэтому более широкое и детальное исследование вопроса на долгосрочной основе может дать иные результаты.
– Ну, безусловно… – начал он.
– Значит, вы понимаете: если хоть что-либо выйдет не так, пусть даже через десять лет, то пресса тут же возьмет на мушку ваш отчет. А если к тому же выяснится, что вы проводили лабораторные испытания для транснациональной фармацевтической корпорации…
Он в ужасе всплеснул руками.
– Но ведь это было пятнадцать лет назад!
– Четырнадцать, – поправил я. (Все-таки личное досье – на редкость полезная штука!) – Впрочем, вы и без меня знаете, что такое пресса. «Нет дыма без огня» и так далее. Даже если ровным счетом ничего не было. В момент накинут петлю на шею.
Видя, что Хендерсон сдается, я усилил нажим.
– Если все же что-либо выйдет не так, газетчики набросятся на вас, как стая голодных шакалов: «Мучительная агония жертв отчета Хендерсона!»
От страха профессор чуть не лишился дара речи. Затем, с трудом собравшись, он залепетал что-то маловразумительное вроде: «Да-да, конечно… видите ли, я… э-э… что же мне теперь делать? То есть я не могу изменить отчет. Метадиоксин – безвредное вещество, и в отчете это подтверждается. Как же быть?»
Взгляд его был полон мольбы и отчаяния. Но я удержался от опрометчивого шага. Мне ни к чему загонять себя в ловушку, подсказывая, как надо изменить его независимый отчет.
– Да, сложное положение. По-моему, у вас нет выбора, – посочувствовал я.
Наливая себе чашку чая, я краем глаза увидел, как Кричтон, мой добрый, верный Кричтон, подошел к Хендерсону и предложил ему булочку с маслом.
Я знал, о чем у них пойдет разговор. Он скажет Хендерсону, что переделать надо только заключение. Это единственное, чем интересуются газетчики, на остальное они просто не обратят внимания.
Пока что заключение звучит следующим образом:
«Исходя из полученных данных, комиссия не видит оснований, препятствующих реализации проекта».
Уверен, Кричтон предложит ему отличную формулировку. И, не сомневаюсь, Хендерсон последует его совету.
Победа!
Сегодня мне принесли окончательный вариант отчета Хендерсона. В нем ничего не изменено, за исключением последнего абзаца, который теперь звучит так:
«Исходя из полученных данных, комиссия не видит оснований, препятствующих реализации проекта. Вместе с тем комиссия считает необходимым подчеркнуть, что метадиоксин является сравнительно новым компонентом и, следовательно, было бы безответственно отрицать возможность, что в результате дальнейшего исследования его производство может быть признано опасным для здоровья людей».
Я вызвал Бернарда и попросил его подготовить сообщение для печати.
Затем я отменил все запланированные встречи и отправился поездом в Ливерпуль, где должна была состояться очередная демонстрация протеста. Там в присутствии множества людей, а также извещенных заранее представителей радио, прессы и телевидения я победоносно заявил о своем решении не давать согласия на производство пропанола в Мерсисайде.
Теперь уже можно смело утверждать: на следующих выборах эти четыре неустойчивых округа будут наши.
Вечером с удовольствием следил за выступлением сэра Уолли по телевидению. Естественно, ни о какой отставке не было и речи – мы переиграли его по всем статьям.
Он просто сказал: раз комиссия Хендерсона имеет основания сомневаться в безопасности метадиоксина – вопрос о его производстве отпадает сам собой.
Никогда не видел сэра Хамфри в большей ярости, чем сегодня.
– Чувствуете себя героем? – неприязненно спросил он.
– А почему бы и нет? – ответил я. – ПМ будет просто в восторге.
– Более нелепое деловое решение трудно себе представить, – злобно ощерился он.
– Более умное политическое решение вряд ли возможно, – уверенно произнес я, пропустив мимо ушей очередное хамство моего постоянного заместителя.
Бернард упорно молчал.
– А что вы думаете по этому поводу, Бернард? – безжалостно спросил я.
Его лицо выражало отчаяние.
– Мне кажется… что, принимая во внимание все обстоятельства… и… э-э… тщательно взвесив… э-э… то есть с учетом возможных последствий и различных точек зрения… я считаю своим долгом отметить, что… э-э… вы очень здорово смотрелись по телевизору, господин министр.
С удовольствием понаблюдав за мучительной попыткой Бернарда выкрутиться из сложного положения, я снова повернулся к сэру Хамфри.
– Да, кстати, нельзя ли как-нибудь поощрить профессора Хендерсона: орден Британской империи или еще что-либо в этом роде?