Мое предложение повергло сэра Хамфри в ужас.
– Ни за что на свете! Он абсолютно ненадежен, у него полностью отсутствует умение делать правильные выводы… Мне до сих пор не понятно, почему он так неожиданно изменил последний абзац, чем поставил под сомнение весь отчет!
– Потому что он умеет делать правильные выводы и вдобавок обладает массой достоинств и личным обаянием… – не задумываясь, ответил я и только потом понял, что сказал!
Хамфри тоже все понял.
– Помнится, вы говорили, что никогда с ним не встречались.
– Интеллектуальных достоинств, – моментально нашелся я. Но моего постоянного заместителя не так легко провести.
– А как насчет личных качеств? – иронически заметил он.
Я слегка растерялся.
– Он… э-э… он очаровательно пишет, так ведь, Бернард?
– Да, господин министр, – верный чувству долга, подтвердил Бернард.
На сэра Хамфри в этот момент стоило посмотреть.
12
Знать бы, где упадешь…
С этим ЕЭС просто невозможно иметь дело. Вот уже несколько месяцев мы в МАДе разрабатываем вопрос о централизованном размещении одного большого заказа на компьютерные процессоры для всего Уайтхолла. Это, безусловно, помогло бы избавиться от традиционной расточительной практики индивидуальных заказов отдельных министерств.
Ведь ясно: сделай МАД один централизованный заказ – его сумма была бы настолько велика, что одно это побудило бы английских промышленников вкладывать деньги в развитие компьютерного производства.
От триумфа нас отделяли считанные дни. Затянувшиеся переговоры должны были вот-вот принести долгожданный результат. Я уже готовил обстоятельное сообщение для прессы, воображая броские заголовки: «ХЭКЕР – ЗА КРУПНЫЕ ИНВЕСТИЦИИ В СОВРЕМЕННУЮ ТЕХНОЛОГИЮ!», «ДЖИМ ОБЪЯВЛЯЕТ ВОТУМ ДОВЕРИЯ БРИТАНСКОЙ ПРОМЫШЛЕННОСТИ!», «„АНГЛИЯ СПОСОБНА ЭТОГО ДОБИТЬСЯ!” – ГОВОРИТ МИНИСТР».
Но вот сегодня утром мы получаем очередную чертову директиву этого чертова ЕЭС из этого чертова Брюсселя, где говорится, что все члены Общего рынка должны следовать этим чертовым европейским стандартам. Значит, теперь нам надо отложить все наши планы для согласования их с целой кучей европейских комитетов по ЭВМ на предстоящей Европейской конференции в Брюсселе.
Я созвал срочное совещание и подробно изложил суть дела. Присутствовавшие на нем сэр Хамфри и Бернард сидели, как истуканы, лишь изредка вставляя: «Да, господин министр», «Совершенно верно, господин министр». Помощники, называется!
Наконец, устав от собственного голоса, я заявил, что требую от них реального участия в обсуждении.
Хамфри тяжело вздохнул.
– Ну что тут можно сказать, господин министр? Боюсь, это неизбежная плата за стремление изобразить из себя европейцев. Поверьте, я полностью разделяю вашу неприязнь к Европе.
Мой постоянный заместитель верен себе. Все понял наоборот. Пришлось объяснять ему все снова. Терпеливо и спокойно.
– Хамфри, не путайте меня с собой. Я – за Европу. Я только против Брюсселя. Вы же, как я понимаю, против Европы, но за Брюссель.
Он, как всегда, уклонился от прямого ответа, сделав вид, будто не имеет собственного мнения о ЕЭС. Двуличный бюрократ!
– Господин министр, – напыщенно произнес он, – я не «за» и не «против». Я – лишь смиренный сосуд, который министры заполняют плодами своих раздумий. Но вместе с тем хотел бы отметить: учитывая безусловную абсурдность этой «европейской идеи», Брюссель делает все возможное, пытаясь защитить то, что защитить невозможно, и заставить работать то, что в принципе работать не способно.
Я посоветовал Хамфри не пороть чепухи и заметил – хотя я и не сторонник громких фраз, – что европейский идеал остается нашей главной надеждой на преодоление узконациональных интересов.
– Простите, господин министр, но это никакая не громкая фраза, а просто-напросто неточность, – заявил он.
Я терпеливо разъяснил этому «смиренному сосуду», что Европа являет собой сообщество наций, объединенных высокой целью.
Он рассмеялся, и я попросил его поделиться с нами своей веселостью.
Оказывается, его позабавила фраза о единстве Европейского сообщества.
– Господин министр, – сказал он, – попробуйте взглянуть на вещи объективно. Каждая страна ведет игру исключительно в своих интересах. Так было и будет всегда.
Я не согласился и напомнил ему, что мы вступили в ЕЭС с целью крепить международное братство свободных наций.
Хамфри снова рассмеялся. Что за бестактность! Затем он представил нам с Бернардом теорию вопроса в своем понимании. От его речей уши вянут.
Суть его беспардонных разглагольствований сводится вкратце к следующему. Мы вступили в ЕЭС, чтобы прищемить хвост французам, отколов их от немцев, французы – с целью оградить своих малопроизводительных фермеров от более удачливых конкурентов. Немцы ухватились за идею в надежде очиститься от скверны геноцида и вновь заслужить право принадлежать к человеческой расе…
Какой ужасающий цинизм! К сожалению, мне нечего было ему возразить, так как в глубине души я чувствую (хотя об этом неприятно даже думать), что в его словах есть доля истины. Поэтому я лишь сказал:
– Во всяком случае, маленькие страны трудно упрекнуть в эгоистических устремлениях…
– О, да! – подхватил он. – Люксембург состоит в ЕЭС исключительно из тщеславия. Если, конечно, не принимать во внимание поток иностранной валюты в столицу Сообщества.
– А что, лучшего места для столицы не найти.
Мой постоянный заместитель снисходительно улыбнулся.
– Даже при том, что совещания руководящих органов ЕЭС проводятся в Брюсселе, а парламент заседает в Страсбурге? Хорош был бы Лондон в качестве столицы, если бы палату общин перенесли в Суиндон, а Уайтхолл – в Кеттеринг!
– Будь все так плохо, – не сдавался я, – другие страны не стремились бы туда попасть.
– Какие, например?
– Какие? Ну, скажем, Греция.
Сэр Хамфри задумчиво откинулся на спинку стула. Затем, как бы размышляя вслух, сказал:
– Честно говоря, я не вижу большого смысла в том, чтобы принимать греков. Я, как вам известно, очень уважительно отношусь к иностранцам. (У меня аж дух захватило от такого беззастенчивого вранья!) Но что может дать Сообщество грекам? Оливковые горы и рециновые[78] реки? – Он, должно быть, понял, что наговорил лишнего, и начал извиняться: – Простите, господин министр, очевидно, среди греков у вас есть друзья?
Я решил, что с меня довольно, и перевел разговор на реальные проблемы Сообщества.
– Беда Брюсселя не в интернационализме, а в махровом бюрократизме…
Но Хамфри перебил меня:
– Да неужели вы не видите, что бюрократизм Сообщества – прямое следствие интернационализма? Иначе зачем комиссару-англичанину француз-генеральный директор, тому – итальянец-заместитель и так далее, до самого подножия пирамиды?
Мне ничего не оставалось, как согласиться.
– Это же вавилонская башня! – продолжал он. Я снова был вынужден согласиться.
– Да что там башня! Намного хуже – Организация Объединенных Наций!
Пришлось согласиться и в третий раз.
Мы оба вдруг замолчали и посмотрели друг на друга. Ну и до чего же мы договорились? Какие проблемы решили? Что дальше?… Бернард поспешил нам на помощь.
– Э-э… в таком случае… с вашего позволения… очевидно, надо полагать, что вы пришли к соглашению…
– Нет, не пришли! – в унисон возразили мы.
Что верно, то верно!
– Брюссель – это вредитель! – заявил я, намереваясь развить мысль, как бюрократия подрывает процесс сближения государств. – По общему мнению, среднестатистический функционер Общего рынка обладает организационными способностями итальянца, гибкостью немца и скромностью француза. Не говоря уж о богатом воображении бельгийца, щедрости голландца и сообразительности ирландца… А теперь они, видите ли, хотят зарубить наш прекрасный вариант с процессорами, вариант, который полностью отвечает интересам Англии и моим собственным, – заключил я.
– Что, разумеется, одно и то же! – добавил сэр Хамфри.