– Скажите, Хамфри, здесь все правда? – Я положил руку на папку.
– Правда, одна только правда, ничего, кроме правды! – торжественно заверил он.
– Вся правда?
– Разумеется, нет, господин министр. – Он нетерпеливо заерзал на стуле.
– Значит, мы даем им понять, что частично скрываем правду? – в замешательстве спросил я.
Мой постоянный заместитель покачал головой и снисходительно улыбнулся.
– Ну, нет!
– Почему?
– Желающий сохранить тайну да сохранит в тайне, что у него есть тайна, – глубокомысленно произнес он и вышел из кабинета.
Цитата меня очень заинтересовала.
– Кто это сказал? – спросил я Бернарда.
Он недоуменно посмотрел на меня, затем на дверь, через которую только что вышел сэр Хамфри.
– Сэр Хамфри.
(Примечательный факт: Хэкер отнюдь не был возмущен предложением утаить от членов комитета некую информацию или даже сказать им неправду. В правительственных кругах того времени подобная ложь считалась «ложью во спасение». В ряде вопросов от министра ничего, кроме лжи, и не ожидали: вздумай он сказать правду, его сочли бы глупцом. Например, министр никогда не должен констатировать рост инфляции или девальвацию фунта стерлингов, к тому же он призван постоянно заявлять о стабильности и надежности нашей обороны. – Ред.)
Обессиленный – ночь в самолете и день в МАДе вконец меня доконали, – я сидел за столом и тупо смотрел на увесистую папку.
– И почему только министр не может шагу ступить без всех этих папок, досье, рекомендаций? – вслух посетовал я.
– Наверное, чтоб никогда не быть застигнутым врасплох, – обнадеживающе заметил Бернард.
Он предусмотрительно не назначил на сегодня никаких встреч, так что мы могли спокойно поговорить. Оказывается, в самолете я читал подновленный вариант отчета, который министерство готовило в прошлом году. И в позапрошлом, и в позапозапрошлом – иными словами, каждый год, начиная, вероятно, с 1868-го. Я заметил Бернарду, что желание читать отчет пропадает уже после первой фразы: «В задачу МАДа входят поддержка и обеспечение административной деятельности всех государственных учреждений».
– О нет, господин министр, как раз эта часть довольно интересна, – возразил он.
– Чем же?
– Понимаете, если взять самый первый отчет за тысяча восемьсот шестьдесят восьмой год, когда Гладстон создал наше министерство, то увидите, что вводная фраза звучала несколько иначе: «Министерство несет ответственность за обеспечение экономного и эффективного функционирования правительства».
– Та-а-к, – протянул я. – Вот, значит, для чего оно было создано.
– Совершенно верно. Но такая формулировка со временем стала для нового министерства тяжкой обузой: ведь ему приходилось нести ответственность за все проявления неэффективности и бесхозяйственности. По-моему, Гладстон именно того и добивался. Поэтому, когда в воздухе запахло жареным, наши предшественники прибегли к обычному варианту…
– Что значит «обычный вариант»? – полюбопытствовал я.
Оказывается, на языке государственной службы «обычный вариант» означает, что сначала надо получить штаты, бюджет и помещение, а потом без лишнего шума изменить формулировку «Положения». Таким образом, в 1906 году вводная фраза стала гласить: «Министерство призвано способствовать эффективному и экономному функционированию правительства». Тем самым снималась ответственность.
В 1931 году задачей министерства было «оказывать помощь всем государственным учреждениям в их стремлении к эффективному и экономному осуществлению административных функций». В результате ответственность перекладывалась на другие ведомства. А в 1972 году, когда из «Положения» были убраны неудобные определения «эффективный» и «экономный», в задачу министерства уже входили лишь «поддержка и обеспечение административной деятельности всех государственных учреждений». Иначе говоря, потребовалось всего сто четыре года, чтобы избавиться от всякого напоминания об истинной цели создания этого министерства, которое в упомянутый период выросло более чем в сто шесть раз.
Теперь я понимаю реакцию Бернарда, хотя меня все равно клонит ко сну уже к концу первого абзаца. Очевидно, из-за разницы во времени. Как бы там ни было, я должен осилить эту чертову папку, тем более что завтра на слушании будут присутствовать корреспонденты. Спасибо Бернарду, он вовремя напомнил мне об этом.
Сегодня я на собственной шкуре испытал, что такое слушание в межпартийном парламентском комитете – настоящая экзекуция, иначе не назовешь.
Происходит все в здании палаты общин, в мрачной готической комнате, где сразу же чувствуешь себя провинившимся мальчишкой.
Посреди комнаты – длинный стол, за ним с одной стороны девять членов комитета. Председатель в центре, справа от него – секретарь. В глубине комнаты два ряда стульев для публики и прессы.
Мне разрешили взять с собой Бернарда, который сел чуть позади, а также Питера Уилкинсона и Джиллиан… убей бог, не помню ее фамилию (помощники личного секретаря. – Ред.).
Во вступительном слове я добросовестно перечислил все, что почерпнул из папки сэра Хамфри (мне все-таки удалось ее одолеть), а именно: министерство административных дел функционирует на должном уровне и осуществляет поддержку и обеспечение административной деятельности всех государственных учреждений.
Первой к экзекуции приступила миссис Бетти Олдхэм. Она яростно тряхнула рыжей копной волос, ехидно улыбнулась и спросила, говорит ли мне что-нибудь имя Малькольм Роудс.
– Ничего, – признался я.
– Я имею в виду бывшего помощника личного секретаря министра административных дел, – пояснила она.
– Да, но в МАДе работают двадцать три тысячи человек, и упомнить всех, согласитесь…
Не дослушав меня, миссис Олдхэм завопила, что его, видите ли, заставили уйти, что он был вынужден уехать в Америку, стал там консультантом одной известной фирмы и написал книгу…
– Вот, полюбуйтесь! – И вынула из сумки пачку гранок. – Здесь господин Роудс приводит немало примеров вопиющей бесхозяйственности государственной службы, и в частности вашего министерства.
Книга? Это серьезно. Я даже не знал, что и ответить. Надо посоветоваться, иначе попадешь впросак.
– Нам что-нибудь известно об этом? – нервно зашептал я на ухо Бернарду.
– Надо же, я и не знал, что Роудс написал книгу, – вместо Бернарда удивился Питер.
А Джиллиан добавила – очевидно, чтобы вселить в меня уверенность:
– Боже, боже мой!
– Кто он такой?
– Смутьян, господин министр, – ответила Джиллиан.
– Ненадежный, недобросовестный человек. Позор всего Уайтхолла! – добавил Питер.
– А о чем, собственно, книга? – спросил Бернард, судя по всему, менее информированный, чем Питер и Джиллиан.
– Мы не знаем…
– Ну, и что прикажете делать? – лихорадочно прошептал я, понимая, что упускаю время.
– Поиграйте с ними в дурочку, – посоветовал Питер. Советчик нашелся! Мне же надо что-то сказать!
– В дурочку? – негодующе переспросил я. – Что вы хотите этим сказать?
– Поиграть в дурочку – значит, уклониться от ответов на поставленные вопросы, господин министр, – объяснил Бернард.
Да, в трудную минуту толку от этих государственных служащих не добьешься – они становятся беспомощными, словно только что вылупившиеся цыплята.
– Я знаю, что такое «играть в дурочку», Бернард, – сквозь зубы процедил я. – Вы бы лучше объяснили, как вы могли послать меня навстречу буре, не дав даже зонта!
– В бурю от зонта мало проку, господин министр.
Ему не удалось закончить свою идиотскую мысль, поскольку ко мне обратился председатель.
– Господин Хэкер, полагаю, вы достаточно посовещались со своими помощниками?
– Более чем достаточно, – буркнул я.
Председатель кивнул Бетти Олдхэм, та довольно ухмыльнулась, снова тряхнула рыжей гривой и сказала:
– Позвольте ознакомить вас с некоторыми скандальными фактами, приводящимися в книге господина Роудса. – И она зачитала следующий отрывок: