Мы завершили нашу встречу, дав Бернарду четкий и недвусмысленный совет, чего Хэкеру, если, конечно, он сам хочет „быть на коне“, ни при каких обстоятельствах не надо делать. Короче говоря, БВ должен проследить за тем, чтобы в течение ближайших нескольких недель его министр не делал никаких резких движений, избегал любых решительных заявлений, конфликтов и, лучше всего, вообще бы ничего не делал…
По мнению Бернарда, с чем, с чем, а уж с этим не будет никаких проблем: Хэкер в любом случае не станет ничего предпринимать».
Сегодня вечером в МИДе была небольшая «пирушка». Для наших европейских друзей. Таких бы друзей да…
Там я познакомился с одним функционером из ЕЭС по фамилии Краут, который выглядел настолько настоящим тевтонцем, что я даже спросил его, откуда он.
– Только что из Брюсселя, – вежливо улыбнувшись, ответил он.
– Значит, вы из Бельгии? – удивленно поинтересовался я.
– Да, вы правы, Брюссель действительно находится в Бельгии, – с готовностью подтвердил он.
Действительно тевтонец, ничего не скажешь!
Тут мне на помощь пришел Бернард.
– Думаю, господин министр имеет в виду, бельгиец вы или нет.
Функционер помотал головой и улыбнулся.
– Нет, я немец.
– А кто вы в ЕЭС? – столь же любезно спросил я.
– Тоже немец.
Да, терпение и выдержка сродни таланту.
– Это само собой разумеется, – сказал я и бросил умоляющий взгляд на стоящего рядом Бернарда. Ну выручи же меня еще разок!
– Э-э-э… полагаю, господин министр хотел спросить, кем вы там работаете, сэр, – осторожно заметил Бернард.
– А, вот оно что, – снова оскалив зубы в улыбке, ответил Краут. – Я работаю там «шеф-дивизионом».
– Это что-то вроде помощника министра, – прошептал мне на ухо Бернард.
Я, тоже шепотом и тоже на ухо, поинтересовался, может ли наш немецкий друг помочь нам в вопросе о «еврососиске». Бернард согласно кивнул и спросил у немца, в чем конкретно заключается его работа.
Тот немедленно и с видимым удовольствием объяснил.
– Конкретно моя работа связана со стандартизацией сельскохозяйственной продукции. Я должен проследить за тем, чтобы европейские фермеры получали больше денег, чтобы производить больше еды.
Вот это да! А ведь мне казалось, мы в Европе производим слишком много еды. То есть наша проблема – это ее избыток! Что я не постеснялся ему сказать.
Немец со значительным видом кивнул.
– Слишком много еды, чтобы есть? Да!
Потрясающе.
– А для чего же еще еда? – с искренним недоумением спросил я.
– Видите ли, мы не производим еду для еды. Для нас еда – это оружие.
Ничего не понятно. Может, это просто потому, что он немец?
– Оружие? Вы имеете в виду… – Я лихорадочно пытался сформулировать правильный вопрос, но в голову, как назло, ничего не приходило. – Значит, вы имеете в виду… Нет, а что, собственно, вы имеете в виду?
Он удивленно на меня посмотрел.
– Как что? Еда – это всего лишь оружие. Зеленое оружие.
Зеленое оружие? Что это такое и, главное, зачем! Мы что, собираемся воевать с русскими едой? Сельхознемец начал терять терпение и даже несколько раздраженно объяснил мне, что русские здесь ни при чем. Они наши друзья, наши покупатели. А воюем мы с американцами!
С американцами? А русские, значит, наши друзья? Ну и как это прикажете понимать? Мое искреннее недоумение, равно как и просьба объяснить это чуть поподробнее, его явно обрадовали. Глазки заблестели, осанка стала горделивой, бровки полезли вверх… еще бы, что может быть лучше, чем говорить о своем любимом занятии? За которое к тому же совсем неплохо платят!
– Да, это война, господин министр. Торговая война. Используя продукты питания, мы можем весьма существенно расширить сферу своего влияния на страны третьего мира. Видели бы вы лицо Генри Киссинджера,[12] когда мы пригрозили, учтите, всего лишь пригрозили, что будем продавать зерно Египту. – Он весело хихикнул. – Египет был нужен ему самому. Понимаете, если третий мир, так сказать, переключится с американской пшеницы на европейскую, то на следующих выборах президент США потеряет как минимум миллион голосов на Западе. Тем самым стандартизированная сельхозполитика в Европе дает нам громадный фактор влияния на Америку, вам понятно? Прошлая война – пушки, нынешняя война – масло!
– Это правильно, масло лучше, – игриво заметил я, но он, похоже, совсем понял моего юмора. Поэтому пришлось спросить его еще раз, в чем конкретно состоит его роль в этой исторической пищевой войне.
– Проследить за тем, чтобы у фермеров было достаточно субсидий для производства всех возможных пищевых продуктов. У нас достаточно складов и подземных хранилищ, уже полных нашими «зелеными ракетами». – Мы стояли у стойки мини-бара, и он начал сгребать к себе бокалы, соломинки, салфетки, ложечки, а затем изображать из них наглядный театр боевых действий. – Вот смотрите: мы двигаем одну дивизию масла в Бангладеш, угрожаем Египту тремя бригадами пшеницы, но это… – с неподдельным триумфом в голосе воскликнул он. – Но все это всего лишь отвлекающий маневр! На самом деле у нас в полной боевой готовности еще шесть воздушно-десантных дивизий говядины, только и ждущих приказа выдвинуться в Китай. Ну а потом…
Он неожиданно замолчал, а потом вдруг почему-то громко расхохотался. Мы с Бернардом долго и озадаченно смотрели на него. После чего я все-таки поинтересовался, а в чем, собственно, юмор.
– Да, масло лучше! – Он снова захихикал, я бы даже сказал, захрюкал.
– Смешно. Очень смешно!
Бернард деликатно взял меня за локоть и, вежливо кивнув немцу головой, не привлекая излишнего внимания, отвел в сторонку, где представил некоему мосье Жану Пенгле, который тоже работал «шеф-дивизионом» ЕЭС в Брюсселе.
По-немецки я, само собой разумеется, не знаю ни слова, а вот по-французски можно попробовать. А почему бы и нет?
– Парле ву Франсе, месье Пенгле?
– В общем, да, – с ледяной вежливостью ответил он.
– Ну а чем вы там, в вашем ЕЭС, занимаетесь?
– Вообще-то, моя основная работа – это заниматься пищевыми излишками, – с тем же самым ледяным спокойствием ответил он.
– Вы имеете в виду экспорт или хранение?
Он даже несколько смутился.
– Нет-нет, месье, ни то ни другое. Моя задача – платить фермерам за то, чтобы вся излишняя продукция была вовремя уничтожена.
Теперь в каком-то смысле смутился я сам.
– Уничтожена? Зачем?
– Как это зачем? – с типично галльским пренебрежением переспросил он. – Разве вам не известно, что Сообщество производит слишком много пищевых продуктов.
С трудом, но мне все-таки удалось сдержаться.
– Послушайте, прошу меня, конечно, извинить, но вон тот парень, ваш коллега, – я ткнул пальцем в сторону нашего улыбчивого немецкого друга, – платит фермерам именно за то, чтобы они производили излишки пищевых продуктов! Кстати, он называет их «зеленое оружие».
– Да, естественно. Он делает очень нужную работу. И делает это очень хорошо. Еда – это оружие. Сильное оружие…
Господи, да в чем же тут смысл?
– Ну тогда зачем же вы платите своим фермерам за уничтожение продуктов ?
С точки зрения нашего французского друга здесь нет никакого противоречия.
– Любое оружие надо делать слегка устаревшим. Тогда можно спокойно платить людям, чтобы они производили новое. Только и всего.
– А что, разве нельзя просто продолжать его складировать? Только и всего.
– Нет-нет, месье, утилизировать еду намного дешевле, чем складировать, перерабатывать в жидкое состояние, а иногда даже просто обезвоживать.
– Или переправлять ее в другие части света? – с невинным видом заметил Бернард.
– Вот именно, – охотно подтвердил наш французский друг.
Вон оно что! Постепенно, так сказать, «зеркальный подход к проблеме» начинал в общем проясняться.
– Значит, вы не можете продавать еду по рыночной стоимости, потому что тогда цена упадет, и ваши фермеры получат меньше денег, так ведь?
Француз был просто в восторге от того, что суть вопроса я наконец-то понял.