– Ах да, та самая „евро-за-сись-ка“, – путаясь в слогах, пробормотал министр.
Сэр Хамфри не смог удержаться от маленькой шутки, что „еврозасиська“ это, наверное, не что иное, как новая секретная ракета НАТО. Тактического назначения.
– На самом деле? – спросил Хэкер, по-видимому, не совсем поняв шутку.
Что, естественно, еще больше усилило напряжение.
А затем настал момент, которого мы больше всего опасались – прощальная здравица Хэкера своему теперь уже экс-постоянному заместителю сэру Хамфри. В своих дневниках он описывает это как блестящий пример ораторского искусства, хотя на самом деле его мало разборчивая речь, скорее, может служить в качестве пособия по тому, как этого не надо делать. Не говоря уже о потрясающей склонности к самообману. Даже с точки зрения его собственных и весьма уникальных стандартов.
Начал он со слов: „Я бы хотел сказать буквально несколько слов…“ (что практически всегда означает последующий за этим поток словоизвержений), ну а потом долго и невнятно бормотал о том, насколько Рождество удобно для поздравлений, добрых пожеланий, особенно тем, кто ему верно служит, включая его личного секретаря, шофера, уборщицу, ну и так далее, и тому подобное… Впрочем, в самом конце речи у него, слава богу, хватило ума исправить слово „служит“ на „верно помогает“ – демократия превыше всего.
Он, очевидно, заметил наши удивленные взгляды, поскольку тут же поспешил оправдаться. В том же духе. Даже пожал плечами. – Мы же все равны, разве нет? Мы же одна команда. Понимаете, команда! Ну… почти совсем как наш Кабинет. За исключением того, что мы все на одной и той же стороне. Никакого предательства, никакой элитарности, никаких утечек…
Видимо, интуитивно догадавшись, что своими словами он сам наносит удар в спину своим коллегам по Кабинету, и что среди собравшихся вполне могут быть так называемые „источники“ (добровольные или назначенные информаторы – Ред.), Хэкер торопливо добавил:
– Я, само собой разумеется, имел в виду теневой Кабинет, вы же сами понимаете. – Более того, он даже развил свою мысль дальше: – Нет-нет, политике здесь не место. Нам нужен мир и добрая воля. Даже по отношению к тем, кто нас бросает. Тогда, значит, так… давайте выпьем за Хамфри. – После чего, чуть ли не расплескивая виски, поднял свой бокал. И, естественно, не дожидаясь ответа, выпил. Со счастливой улыбкой.
Когда Хэкер наконец-то закончил, мы все облегченно вздохнули. Выпили по глотку, после чего сэр Хамфри коротко и, как всегда, вежливо поблагодарил нас за „напряженную работу и надежное сотрудничество“. Он также заметил, что ситуации, подобные данной, неизбежно порождают некую эмоциональную неопределенность, а может быть, даже и явную противоречивость восприятия, в силу чего лично он, хотя в какой-то степени и польщен причиной своего ухода на другую работу, тем не менее, не может не испытывать легкой горечи от самого факта такого расставания.
Но больше всего его печалит, чуть помолчав, добавил Хамфри, что он перестанет служить министру, равного которому пока еще не было в истории. Хэкер, похоже, принял эти слова как вполне искренний комплимент.
Мы все молча и с чувством сожаления согласились, что их абсолютно уникальное сотрудничество, увы, подошло к концу».
Свою службу безопасности я отпустил по домам раньше обычного, еще до той вечеринки. Вообще-то делать этого не следовало, но что делать? Время «доброй воли», ну и все такое… Ничего не поделаешь… Поэтому их не было рядом, когда дорожная полиция остановила меня. Честно говоря, даже не знаю почему, поскольку я ехал домой медленно и, как мне казалось, вполне безопасно. Более того, в моей памяти осталась картинка того, как меня обогнала на велосипеде какая-то пожилая дама, но ведь это только подтверждает мое желание ехать как можно безопаснее, разве нет? И причем здесь управление транспортным средством в нетрезвом состоянии? Кстати, а что такого плохого в нетрезвом состоянии? То есть, конечно, не в юридическом, а в моральном смысле. По-моему, опасно не когда ты в нетрезвом состоянии, а когда представляешь собой опасность. А я никогда из себя таковую не представляю!
Так или иначе, но неизвестно откуда вдруг с пронзительным воем сирены появилась «канарейка» с двумя полицейскими. Впрочем, проблема быстро разрешилась сама собой, как только я предъявил им свой «Серебряный жетон». (Объяснение см. ниже. – Ред.) Моя жена Энни, конечно, далеко не самый лучший водитель, но, боюсь, в данных обстоятельствах у меня не было иного выхода, кроме как уступить ей руль и позволить довезти меня домой.
(Официального полицейского протокола об этом досадном инциденте нам, к сожалению, найти не удалось, но зато, покопавшись в архивах МВД, мы были вознаграждены. Совершенно случайно мы наткнулись на служебную записку куратора этого министерства, в которой он частично цитирует тот самый злополучный протокол. Записку мы с удовольствием воспроизводим ниже. – Ред.)
«19 декабря
Уважаемый Ричард!
С сожалением сообщаем Вам, что достопочтенный Джеймс Хэкер, член парламента и министр МАД, в пятницу вечером был задержан полицейским патрулем в нетрезвом состоянии за рулем своей машины. Машина ехала на скорости не более пятнадцати километров в час, разило от него как из пивной бочки, но поскольку он тут же предъявил им свой „Серебряный жетон“, мои патрульные не решились подвергнуть его проверке на „трубке“, что, конечно же, является серьезным нарушением, которое можно объяснить только их молодостью и относительной неопытностью. Требуемые воспитательные меры по отношению к ним будут приняты, не сомневайтесь.
Когда они остановили мистера Хэкера, тот сначала поприветствовал их словами: „Добрый вечер, джинстэбли, веселого вам Рождества“. А потом на вопрос, почему он едет так медленно, ответил: „Не хочу, чтобы меня больно ударила обочина“. Затем сидевшая рядом миссис Хэкер, которая, похоже, ничего не пила, попросила разрешить ей сесть за руль и довезти машину до дома.
Уважаемый Ричард, буду Вам очень признателен, если Вы доведете до сведения господина министра, что в случае повторения подобного инцидента ему следует ожидать самых серьезных последствий, от которых его вряд ли спасет даже „Серебряный жетон“. Я же, со своей стороны, приму все необходимые меры в отношении соответствующих сотрудников службы безопасности, несущих прямую ответственность за „защиту“ господина Хэкера, а также прослежу за тем, чтобы они поняли – в их прямые обязанности входит, помимо всего прочего, защита политиков от самих себя.
Искренне ваш (подпись)».
Вы даже представить себе не можете мое удивление, когда после заседания правительства Хамфри, в первый раз присутствовавший там в качестве секретаря Кабинета, задержал меня в приемной и спросил, «не найдется ли у меня пару минут заскочить к нему в кабинет для небольшого дружеского разговора».
Я поздравил его с, так сказать, «инаугурацией» и поинтересовался, каково ему было сидеть по правую руку от премьер-министра.
Полностью проигнорировав мой вполне искренний вопрос, Хамфри указал пальцем на стул (что, судя по всему, означало приглашение присесть) и, не поинтересовавшись моим самочувствием, даже не предложив бокал чего-нибудь, заявил, что хотел бы обсудить вопрос о некоем «дорожном инциденте».
Что ж, намек понятен. Он имеет в виду тот самый случай со мной в прошлую пятницу, когда мы с Энни возвращались домой.
– Ко мне тут поступило сообщение из МВД, – без каких либо предисловий начал он. – Конечно, это ваше личное дело…
Я тут же перебил его. Причем весьма решительным тоном.
– Вот именно!
Но Хамфри, не обращая внимания, продолжил:
– Руководство МВД выражает крайнее недовольство. Они считают, что министры всегда должны являть собой пример добропорядочности и законопослушания. Иначе утрачивается доверие народа к власти и органам, которые ее обеспечивают. Особенно если это сходит с рук их представителям. Даже если они там всего лишь временно…
Угроза, таившаяся в последней фразе, была более чем очевидна. Невероятно, просто невероятно. Всего два дня секретарь Кабинета, а уже начинает проявляться самое настоящее высокомерие!
– Хамфри, – не скрывая недоумения, спросил я, – вы что, серьезно собираетесь меня отчитывать, или как прикажете все это понимать?