«Утром 22 мая премьер-министр был в приподнятом настроении. Сообщил, что все идет очень хорошо и что ему удалось обратить казначейство в бегство. Равно как и самого канцлера.
Я осторожно поинтересовался, так ли все это хорошо. Ведь, в конечном итоге, канцлер – член его собственного правительства.
– Конечно же, хорошо, – не задумываясь, ответил он. – Его давно пора поставить на место. И научить уважать партнеров.
Я спросил, что, собственно, он имеет в виду под „научить уважать партнеров“. ПМ объяснил, что уважать партнеров означает выполнять его команды!
– Это то, что означает партнерство, когда ты премьер-министр, – назидательным тоном произнес он.
Это невольно напомнило мне коротенький отрывок из знаменитой детской сказки Льюиса Кэрролла „Алиса в Зазеркалье“[33]
– Ведь еще совсем недавно наш канцлер сам хотел стать премьером, помните? Причем был основным претендентом. А я его перехитрил! – Такое разве забудешь?! От восторга ПМ чуть ли не сплясал джигу. Прямо перед окнами своего кабинета. А потом продолжил. – Перехитрю и на этот раз, не сомневайтесь! Ему прекрасно известно: если он потеряет 4 миллиарда фунтов табачных поступлений, то ему придется либо повышать как минимум на ту же сумму ряд других налогов, что неизбежно сделает его крайне непопулярным среди избирателей, либо сократить на 4 миллиарда фунтов государственные расходы, что сделает его еще более непопулярным среди членов Кабинета. Они и так все в ужасе от последних инициатив доктора Питера Торна – потеря голосов курильщиков, потеря табачных поступлений, потеря рабочих мест… – это же просто великолепно! Поэтому я намерен оказывать поддержку доктору Торну до тех пор, пока казначейство не прекратит ставить мне палки в колеса. То есть пока не перестанет мешать мне совершить то, чего я добиваюсь – сократить подоходные налоги на полтора миллиарда фунтов».
Совсем неплохая встреча с Хамфри. Он начал с того, что показал мне какой-то листок бумаги с обычной абракадаброй, которую нормальному человеку ни за что не понять. Всегда хороший знак, как я сейчас понимаю. Поэтому ни мистифицировать, ни вводить меня в заблуждение ему больше не удастся. Такие, с позволения сказать, трюки я воспринимаю теперь как показатель его собственной неуверенности в себе, не более того. (Признак растущего понимания и административного мастерства Хэкера. – Ред.)
(В упомянутом листке излагались комментарии сэра Хамфри на предложение доктора Питера Торна, представленное на рассмотрение министерству здравоохранения. – Ред.)
«Невзирая на тот факт, что данное предложение предположительно должно охватывать определенные сопутствующие выгоды, имеющие маргинальную и периферийную релевантность, имеется также соображение безусловно высшего порядка, включающее в себя и подтверждающее ваше личное соучастие в совершении должностного преступления, имеющего своим прямым последствием то, что позор и бесчестие как результат ваших давних связей и развлечений могут окончательно и непоправимо подорвать ваше нынешнее положение, результатом чего неизбежно станут публичные разоблачения и соответствующие обвинения, откреститься от которых практически не представляется возможным».
Я попросил Хамфри коротко изложить суть вопроса. Одним предложением.
Он на секунду задумался, затем действительно коротко сказал:
– На ваших руках следы никотина, господин премьер-министр.
Сначала я даже не понял, что он, собственно, имеет в виду? Я же не курящий! А затем догадался, что Хамфри говорит не буквально, а, скорее, фигурально. Заметив мой недоумевающий взгляд, он сочувственным голосом, хотя и не без видимого удовольствия, пояснил:
– Здесь имеется в виду все то гостеприимство, которое вам оказывалось за счет БТГ. Шампанское, приемы, роскошные ланчи в самых дорогих ресторанах, лучшие места на элитных спортивных и культурных мероприятиях…
Судя по всему, он думает, что табачные компании готовы «слить» эту якобы компрометирующую информацию прессе, если мне удастся провести свой антитабачный проект.
А что в ней, собственно, компрометирующего? Я, например, неоднократно выпивал на приемах «а ля фуршет» в советском посольстве, но это ведь не делает меня шпионом! Если это самое лучшее, на что Хамфри способен, пытаясь меня остановить, то, боюсь, мне просто придется дать «зеленый свет» предложению доктора Торна. Да, похоже, мой секретарь Кабинета теряет былую хватку – с более слабой угрозой мне, честно говоря, давно уже не приходилось встречаться.
Хамфри, очевидно, и сам это понял, поскольку вдруг замолчал.
– Что-нибудь еще? – Вежливо спросил я, искренне надеясь, что он приберег кое-что поумнее.
– Да, господин премьер-министр. – Он не собирался так просто сдаваться, однако уверенности у него заметно поубавилось. – Мне настоятельно дали понять, что поскольку курение не является политическим вопросом, правительству не следует принимать чью-либо сторону.
– То есть надо быть беспристрастным?
– Вот именно, – благодарно подтвердил он.
– Вы хотите сказать, – с невинным видом поинтересовался я, – проявлять такую же беспристрастность, как при выборе между пожарной машиной и пожаром?
Хамфри торопливо перешел к следующей теме – он ведь всегда славился умением вовремя понимать, когда проигрывает.
– Дело в том, господин премьер-министр, что имеется намного более серьезное возражение. Большое количество людей, видных людей, весьма влиятельных людей считают, что в случае принятия предложения доктора Торна будет нанесен губительный удар по самому понятию свободы выбора.
Я поинтересовался, почему. Секретарь Кабинета начал было многословно, но совсем неубедительно разглагольствовать о том, какую опасность для свободы выбора представляют собой введение карательного налогообложения и запрет на рекламу продукта, который сам по себе является абсолютно законным. Однако я не дал ему договорить, категорически заявив, что все это не более чем сплошная демагогия и чушь! Никто не говорит о запрете на курение как таковое. Я также поинтересовался, следует ли считать ударом по свободе любое повышение налогов…
От прямого ответа он, как всегда, попытался уклониться.
– Ну… это зависит от того, насколько велико повышение налогов.
Забавный ответ. Что ж, попробую развить его, с позволения сказать, аргументацию.
– Значит, повышение на двадцать пенсов можно считать ударом по свободе?
– Господин премьер-министр… – запротестовал он.
Но я не стал выслушивать его надуманных возражений, а продолжил свой нажим.
– Ну а двадцать пять пенсов? Тридцать? Тридцать один пенс? Может ли это считаться наступлением на свободу только потому, что наносится заметный ущерб вашему благосостоянию?
А что, по-моему, ничего! Хотя Хамфри даже не улыбнулся. Только мрачно заметил, что это очень остроумно.
В конце концов мы согласились, что рекламирование является существенным только при наличии свободного выбора, поскольку свободный выбор зависит от наличия полной информации. Таким образом, рекламирование должно осуществляться в интересах обеих сторон процесса. Значит, если табачные компании тратят по меньшей мере 100 миллионов фунтов на рекламу и продвижение своей продукции, то не должны ли они платить такую же сумму на доведение до сведения общественности аргументов против курения? Такой справедливый подход, уверен, найдет полное понимание у всех тех видных и влиятельных людей, которые, как утверждает Хамфри, выступают в защиту свободы выбора.
– Господин премьер-министр, – процедил он сквозь стиснутые зубы. – Боюсь, мне придется еще раз напомнить вам, что принятие этого предложения вызовет весьма серьезные осложнения. Я предвижу возникновение непредвиденных проблем…
– Таких как?… – спросил я.
Мой совершенно невинный вопрос вызвал у Хамфри приступ острого раздражения.
– Если бы я мог их предвидеть, они не были бы непредвиденными! – резко ответил он.
– Но вы сами только что сказали, что уже предвидите их, – бодрым тоном напомнил я ему.
Поняв, что его загнали в угол, секретарь Кабинета предпринял последнюю отчаянную попытку спасти положение.
33
– Когда я произношу слово, – сказал Шалтай-болтай довольно презрительным тоном, – оно означает только то, для чего я его использую… Ни больше, ни меньше.
– Вопрос только в том, – ответила ему Алиса, – удастся ли тебе использовать слова так, чтобы они могли означать так много различных вещей.
– Вопрос только в том, – ответил ей Шалтай-болтай, – которое из них главнее… только и всего.