По возвращении из отпуска Паша больше ничего не изучал и был направлен для дальнейшего прохождения службы в финчасть не помню какого округа, ниже не смогли. Ибо и такая пешка могла далеко пойти — его двигала чья-то рука. Но, видать, перед такими талантами все руки опускаются. А я ему на прощание сказал:
— Паша, спасибо тебе за все. Чем больше я на своем жизненном пути встречаю таких замечательных людей, как ты — тем больше верю Чарльзу Дарвину!
На что получил радостный ответ:
— Не стоит благодарности, Влад, рад был тебе помочь! — и задал свой очередной козырный вопрос-жалобу:
— Влад, ну, чего меня начальство все время наказывает ни за что.
Что я мог ему ответить? Порекомендовал относиться к этому философски и радоваться тому, что, значит, он ни в чем не виноват и навсегда распрощался с этим странным парнем.
Задумавшись на какое-то время, очнулся от этих воспоминаний — мимо продолжали мелькать всякие незатейливые пейзажи, и мне постепенно захотелось есть. Но перекусить в придорожных заведениях мне не хватало решительности. Я — человек неробкого десятка, но на такой риск решиться никак не могу. Натура моя — осторожная, предусмотрительная и осмотрительная. Эти качества начали формироваться в моем характере давно, еще в младших классах средней школы. И я опять мыслями перенесся в далекие времена, когда, как говорят, деревья были большими.
Большего экспериментатора, чем мой старинный друг Герман, обрусевший немец совсем не немецкой внешности, я не встречал. Его первый, оставшийся в памяти эксперимент, чуть не вышедший мне боком, был таковым. Мы решили ходить на рыбалку. А в этом деле, что самое важное? Правильно — грузила. Без них ни крючок на глубину быстро не опустится, ни поплавок функционировать не будет. Герка предложил собрать около тира использованных пулек для пневматических винтовок, расплавить их и отлить требуемую снасть. Так мы и сделали.
— А как отлить? Кто знает? — спросили мы с Лешкой хором.
Наш многоопытный друг сделал шаг вперед и бодро произнес уверенным тоном:
— Я! Я читал, как заниматься литьем. Идемте со мной.
И мы пошли. Пошли смешливой гурьбой, захватив с собой старую консервную банку, на одну треть заполненную расплющенными пульками, а также спички.
Герка нашел укромное место, где был участок с сырой землей. В нее-то мы, по совету всезнающего друга (но не владеющего элементарными знаниями физики, к сожалению, особенно моему), и втыкали гвозди — «сотку» по самую шляпку, чтоб сделать глубокие формочки. Быстро соорудили костер. А затем расплавили свинец, заворожено, впервые в жизни, наблюдая за процессом «таяния» металла. Вот он потек, подернулся мутноватой пленкой шлака. Готов! Можно отливать стерженьки по форме гвоздей, которые планировалось нарубить на маленькие грузильца. Коренастый Герка наклонился к самой земле и начал вливать жидкий свинец в маленькие отверстия. Он был в одних шортах. За ним стоял, тоже в одних шортах, выпятив пузо, (уже в детстве он любил чрезмерно питаться всякой всячиной, и был толстяком) беспечный Леха. А самым осторожным сам себе казался я — предусмотрительно на всякий случай расположившийся за Лехой, дальше всех от места проведения интересной, но смутно казавшейся опасной манипуляцией. Я был одет в спортивные брюки и рубашку. Ну, казалось бы — все предусмотрено. Чисто интуитивно, но все! Через мгновение оказалось, что все, да не все. Во всяком случае, для меня…
От воздействия расплавленного металла в проделанных в сырой земле гвоздем узких каналах — формах образовался пар, выплеснувший вверх жидкий свинец. Фонтанировавшим свинцом Герке залепило тогда еще торчащий чуб. И, слава Богу, больше ничего. Капли перелетели через так ничего и не понявшего Леху, стоявшего с удивленно открытым ртом, и залепили мне весь нагрудный карман рубашки, а также рассвирепевшими дикими осами вонзились мне в затылок, после того как я мгновенно, в испуге, развернулся спиной к стае расплавленных капель свинца. Почувствовав дикую боль, я с подвываниями инстинктивно пронесся метров пять, пока не понял, что все окончено.
Грузила отлиты! Можно отлепить их от затылка, отодрать от рубашки. Герке мы потом очень бережно, осторожно и с любопытством отрезали тупым перочинным ножиком (это ж было на улице, откуда взяться ножницам) пряди волос. Тогда я впервые понял, что не всегда предусмотренная осторожность обеспечивает надежную безопасность. Также я впервые и на всю жизнь зафиксировал впечатляющую картину: событие, длившееся долю секунды, растянулось в моей памяти в замедленном темпе, отдельными кадрами. Вот начинает вздыбливаться влитый в отверстия жидкий металл. Постепенно многочисленные его сверкающие на солнце капли перелетают через моих друзей и вонзаются в мою грудь. Вижу даже, как я инстинктивно мгновенно разворачиваюсь через правое плечо. Дальше — все, ничего не вижу, на затылке глаз нет. Ни зеленого, ни серого. Одна боль, которая почему-то гонит меня вперед. Откуда я мог знать, что подобную покадровую картину в замедленном темпе я увижу при более страшных, трагических обстоятельствах очень-очень далеко от дома, за тридевять земель…..