Прежде чем Джилл успела сесть, Джек ее догнал. Поймав ее за локоть, он повернул ее лицом к себе:
— Я спросил тебя, что с нами случилось. Ты мне напомнила. Вот это и случилось.
— Что? — парировала она. — Мой уход? Мое нежелание идти на компромисс, соглашаться на полумеры?
— Нет, — тихо ответил Джек. — Наше нежелание идти на компромисс. Я не снимаю с себя ответственности, Джилл. Но виноват был не только я. Ты тоже сыграла свою роль в нашем расставании.
Она мгновение смотрела на него, ощущая, что у нее все так же отчаянно колотится сердце. А потом медленно покачала головой.
— Нет. Ты не оставил мне почвы для компромисса. Я хотела иметь семью, Джек. — Она прижала ладонь к его груди. — Я хотела детей. А ты не хотел ни того, ни другого. И что я должна была сделать — отказаться от своей мечты, вечно ждать того, что никогда не произошло бы?
— В тот последний день, перед отъездом в Канны, я сказал тебе, что готов попробовать все наладить, найти компромисс. У нас было все, Джилл, — и тут ты…
— Нет. — Она снова покачала головой и высвободила свою руку, которую он продолжал сжимать. — У нас могло бы быть все. Но не было. Потому что тебе не хотелось ничего давать. Тебе никогда не хотелось делиться собой.
Он с досадой поморщился и провел рукой по волосам:
— Ты снова ставишь меня в безвыходное положение! Каких слов ты от меня ждешь?
— Никаких. Говорить уже нечего.
Оба стояли друг против друга не двигаясь. Джилл снова увидела, как в его взгляде появилась тоска, которой она прежде никогда в нем не замечала. Но это выражение быстро исчезло, сменившись стальной решимостью и холодной отстраненностью. Она сказала себе, что эта минутная слабость была плодом ее фантазии.
Она собралась сесть в машину, когда Джек пробормотал ее имя, остановив ее. Джилл обернулась.
Поколебавшись, он покачал головой.
— Садись. Шофер ждет.
Джилл села в машину. Джек последовал за ней. На этот раз не было ни шампанского, ни тихого смеха, ни приятной интимной обстановки. На этот раз они сидели напротив друг друга, но старались не смотреть друг другу в глаза, не разговаривали и не улыбались.
Машина поехала, пожирая мили. И с каждой милей тишина все сильнее разъедала ей душу. Этот вечер начался так хорошо! Мгновения, проведенные в его объятиях, были полны наслаждения.
Как она могла так себя обмануть? Как она могла ослабить бдительность и позволить себе забыть — пусть всего на несколько дивных секунд, — как больно Джек ее ранил?
Джилл прижала пальцы к губам, которые еще горели после его поцелуев. Поймав себя на этом жесте и ужаснувшись тому, что подумает Джек, она поспешно уронила руку на колени. Пять лет назад она сумела продолжить свою жизнь без него. Без его прикосновений, без его поцелуев, без того волшебства, которое было между ними. И за эти годы память о том, как чудесно ей было с ним, поблекла.
И вот теперь она снова все вспомнила. Воспоминания вернулись к ней с прежней силой. Как она будет жить теперь? Как сможет забыть?
Завтра наступило гораздо раньше, чем она ожидала.
Лимузин остановился у ее дома. Шофер вышел из автомобиля и открыл Джилл дверцу. Она начала вылезать, ощущая на глазах жгучие слезы. Джек снова поймал ее за руку и удержал. Она встретилась с ним взглядом.
— Я провел ту неделю в Каннах, думая о нас с тобой — и о ребенке, который, как я считал, растет в тебе. Пытался понять, что надо сделать, как будет лучше для всех нас. Я вернулся домой на два дня раньше, с обручальным кольцом и речью, которую повторял, пока не заучил наизусть. А тебя уже не было.
От этих его слов у Джилл захватило дух. Ее мир перевернулся.
Джек собирался сделать ей предложение! Он был готов на ней жениться! Ей трудно было в это поверить, но она понимала, что он не лжет.
— Не тебе одной было больно, Джилли. — Он отпустил ее руку. — Вспомни об этом, когда тебе снова захочется во всем обвинить меня одного.
Долгое мгновение она смотрела на него, и слезы готовы были хлынуть из ее глаз. А с ними слова — извинения, мольбы и сожаления.
Джилл встряхнула головой. Прошлого ничто не изменит. Ничто не сотрет ту боль, которую они причинили друг другу. Рубцы от прошлых ран слишком глубоки.
Не сказав ни слова, она вылезла из машины и пошла к калитке. Джек не стал провожать ее до двери — но она этого и не ждала. С тоской в сердце Джилл стояла на ступеньках, глядя, как уезжает лимузин.
Спустя неделю слова Джека по-прежнему не давали ей покоя. Джилл хмуро смотрела в зеркало, застыв перед ним с баночкой кольдкрема в руках. Оказывается, Джеку было больно, когда он вернулся домой и обнаружил, что она от него ушла и что ребенка у них нет — и никогда не было.
Джилл никогда не представляла ситуацию в таком свете, считая, что пострадавшей стороной была она одна. Она его любила, а он ее — нет. Черное и белое, все очень просто. Так ей было легче его ненавидеть, легче было отказаться от всякой надежды на совместную жизнь с ним и уйти.
Неужели в их с Джеком разрыве она тоже сыграла свою роль, — роль, в которой никогда себе не признавалась?
Теперь Джилл не знала, что ей думать. Теперь она не могла перестать думать о Джеке и их прошлом. Она не могла спать, не могла нормально работать, она почти лишилась аппетита и постоянно ловила себя на том, что все время думает о Джеке — прошлом и настоящем. Мысли о нем не давали ей покоя ни днем, ни ночью.
Со вздохом Джилл окунула пальцы в крем и начала покрывать им лицо и шею. С помощью салфетки она сняла грим, а потом протерла кожу влажным тампоном.
Джек был готов на ней жениться. Он сказал, что вернулся из Канн, приготовившись к этому. Но что бы от этого изменилось?
Ничего. Если даже он и хотел на ней жениться, то не по любви. Он принял это решение только из чувства долга и вины.
И все же он был готов идти на компромисс, готов был пойти навстречу. А она — нет. Джилл нахмурилась. Может быть, он прав. Может быть, ей действительно всегда нужно, чтобы все шло по ее, всегда нужно было распоряжаться и владеть ситуацией. Ей не хотелось бы так думать: она считала такие черты весьма непривлекательными.
Джилл сжала кулаки, вспоминая свое безрадостное детство. Она так много времени проводила одна или с людьми, которые присматривали за ней за деньги. Ее родители были людьми занятыми. Она была нежеланным ребенком: ее родители заводить детей не собирались. И дали себе слово вести прежний образ жизни, словно рождение дочери ничего не изменило.
И они это сделали. Джилл приходилось добиваться от них тех крох внимания, которые ей изредка перепадали. Она привыкла полагаться только на себя, поняла, как важно быть целеустремленной и решительной.
Так что, возможно, Джек был прав. Может быть, она ушла от него потому, что не хотела идти на компромисс. Но что бы изменилось, если бы она осталась? Скорее всего, ничего. Джилл встряхнула головой. Прошлого не изменить. Оно осталось позади. Есть только будущее — но в этот момент оно казалось еще более трудным, чем прошлое.
Ребекка.
Джилл поднесла руку к виску и начала его растирать, надеясь хоть немного смягчить боль, которая в нем пульсировала. Рекламная кампания была в полном разгаре. Куда бы она ни приходила, всюду были их с Джеком фотографии: на рекламных щитах, автобусах, в светской хронике «Лос-Анджелес таймс». А подпись «Джек и Джилл: да или нет?», казалось, дразнила ее со всех сторон.
Похоже, Ребекке нравилось повсюду видеть фотографии матери, и ее преподаватели из подготовительной группы уверяли ее, что не заметили никаких перемен ни в настроении Ребекки, ни в ее поведении.
А вот Питер, напротив, воспринял случившееся болезненно. На днях он позвонил ей, пылая гневом, и заявил, что она представляет опасность для эмоционального равновесия дочери. Ребекка, как он утверждал, ведет себя напряженно, кажется расстроенной и все время плачет. Он дал понять Джилл, что на суде воспользуется этим фактом.
Его звонок напугал Джилл. Очень сильно. Она моментально перезвонила своему адвокату, и тот уверил ее, что угрозы Питера — сплошная чушь. Но ее страхи не улеглись. Она знала, что Питер готов воспользоваться всем, чем угодно, лишь бы выиграть дело.