Прошло сорок дней со смерти Ольги, и Аня заговорила о монастыре. Родители испугались не на шутку и стали убеждать Аню не губить свою жизнь.
«Надо жить как все. Всему должна быть мера, — говорили они. — Одно дело безграмотная старуха, которой, кроме как в религии, не в чем больше проявить свои духовные запросы, другое дело ты — образованная и начитанная девушка. Ты собираешься похоронить себя заживо в монастыре, а о нас ты подумала? Мы только что потеряли Олю, есть ли у тебя хоть какое-то чувство к нам, твоим родителям?»
Аня все равно продолжала настаивать на своем.
— Я этого допустить не могу, — негодовал Александр Всеволодович, — это просто блажь и более ничего. Как это, позволь тебя спросить, согласуется с заповедью почитания родителей и, наконец, с заповедью любви? Это же просто фанатизм какой-то. Средневековье, вот что это.
— Папа, — почти плача, проговорила Аня, — вспомни слова Христа: «Кто возлюбит отца или матерь более Меня, недостоин Меня».
— Не могу понять этой заповеди, — продолжал кипятиться отец, — просто не понимаю, и всё. Это выше моих человеческих сил.
С началом июня семья Берестовых начала готовиться к выезду за город на дачу, где обычно проводила каждое лето. К этому времени Аня уже стала посещать Введенский женский монастырь, стоявший на окраине города. Она вновь напомнила о своей просьбе и умоляла родителей оставить ее на жительство в монастыре хотя бы на одно лето. Супруги не желали слушать дочь, и все закончилось слезами. Когда Аня, рыдая, убежала в свою спальню, Анастасия Аркадьевна обратилась к мужу:
— Милый, я больше этого не выдержу, надо что-то предпринимать.
Александр Всеволодович, нахмурившись, молчал.
— Послушай, не разумнее ли отпустить Аню на время в монастырь? Она же не представляет себе, что это такое. Жизнь в монастыре приведет ее в чувство скорее, чем все наши доводы.
— Хорошо, — сказал решительно Александр Всеволодович, — только прежде я бы хотел, чтобы ты, вместе с Аней, поговорила с настоятелем собора протоиереем Владимиром Канониковым. Он грамотный и передовой священник, и я думаю, сможет убедить Аню оставить мысли о монастыре.
На том и порешили.
Глава 4. Отец Владимир
Анастасия Аркадьевна и Аня сидели с отцом Владимиром в гостиной и пили чай. Хозяйка успевала угощать батюшку и одновременно рассказывать о возникших в семье разногласиях между родителями и дочерью. Отец Владимир солидно, по-купечески, пил чай из блюдца, изредка посматривая в сторону Ани, а ей в его взглядах чудилась усмешка. Анастасии Аркадьевне очень хотелось, чтобы батюшка проникся пониманием их родительской обеспокоенности судьбой дочери. Поэтому она очень волновалась и уже несколько раз повторяла одно и то же, не замечая этого. Отец Владимир спокойно слушал и, не прерывая чаепития, кивал в такт ее речам головой. Анастасия Аркадьевна, обнадеженная таким вниманием известного протоиерея, неожиданно с темы разговора о монастыре перешла на свою любимую тему о жизни в Петербурге. Отец Владимир и на это продолжал кивать головой. Докончив третью чашку чая, он перевернул ее вверх дном и поставил на блюдце. Затем глубокомысленно возвел свой взгляд к потолку и поднял руку с указательным пальцем вверх. Анастасия Аркадьевна остановилась в своем словоизлиянии и с недоумением посмотрела вначале на потолок, затем на батюшку.
— Да-с... — произнес отец Владимир, — чаек у вас превосходный. — И тут он всем корпусом повернулся к Ане и задал неожиданный вопрос: — А не жалко вам, сударыня, оставлять таких прекрасных родителей?
Аня в растерянности молчала, не зная, что на это ответить. Анастасия Аркадьевна тут же заулыбалась, видя в этом вопросе поддержку ее мнения.
— Что же вы, сударыня, молчите? — продолжал допытываться протоиерей.
— Жалко, — ответила Аня с замиранием сердца, опустив голову.
— Жалко, и все-таки хотите уйти в монастырь?
— Да, хочу, — почти пролепетала она.
— Превосходно! — воскликнул протоиерей, вставая со своего стула.
Мать и дочь встали вслед за ним. У Анастасии Аркадьевны вытянулось и побледнело лицо. Отец Владимир повернулся к ней и, словно не замечая перемены, продолжал:
— Любезная Анастасия Аркадьевна! Верите ли вы, что, когда я в храме читаю евангельское зачало — то самое, где Христос призывает первых учеников, а они, оставив отца и лодки, полные рыб, заметьте, не пустые, а полные, идут за Христом, — душа у меня замирает от восторга. Сколько же надо было иметь веры! Какую надо было иметь любовь к Спасителю, чтобы совершить этот поступок в обществе, где почитание родителей было священным долгом, заповеданным Самим Богом через пророка Моисея.