Поздно вечером возобновилось пленарное заседание нашего 13-329 385 совещания. На нем обсуждались вопросы, выработанные комиссией. После зачтения текста заявления, некоторых поправок и замечаний текст принимается.
Брежнев зачитывает коммюнике об окончании совещания в Братиславе. По установившейся традиции, чехи предложили выработанное заявление подписать в ратуше — согласились.
Все делегащ1и поехали в центр города в ратушу. Перед ратушей большая площадь, зажатая со всех сторон строениями, а сам подъезд к ратуше по узкой улочке. На площади к нашему приезду собралось очень много людей. В торжественной обстановке, при юпитерах, многочисленных фоторепортерах и корреспондентах подписывается всеми членами делегаций письмо- заявление. От имени соцстран с краткой речью выступил Брежнев. Затем Дубчек благодарит за все, отдает должное принятому документу.
Итак, подписан еще один «документ», но что он даст конкретного — никто вразумительно не может сказать. Все делегации вышли на балкон ратуши — на площади собралось уже очень много народа, буквально вся площадь запружена, стоит невообразимый шум, гам, возгласы, и не поймешь, то ли одобрения, то ли негодования и возмущения. Но в общем было довольно неопределенно и неприятно. Уезжаем на прием, который устраивают чехи в каком-то парке. Я уже сейчас не помню, как получилось, но я оказался в одной машине с Брежневым и Дубчеком. Нашу машину буквально зажали и оттеснили на тротуар, проехать не было никакой возможности. Пришлось основательно поработать охране, чтобы освободить проезд. Мы еще не успели покинуть площадь, как там открылся митинг с речами и возгласами. Смрковский с балкона ратуши произносит какую-то «зажигательную» речь, толпа буквально беснуется — речь идет вразрез только что принятому и подписанному документу. Брежнев спросил Дубчека, что происходит на площади, кто это выступает? Дубчек ответил, что он не знает, но, прислушавшись к речи и манере, а также голосу, сказал, что это выступает Смрковский. Последовал вопрос Брежнева: «А что, он был уполномочен выступать?» — «Нет, его никто не уполномочивал выступать,— тут же сказал Дубчек,— вот так у нас все и делается». Все это производило удручающее впечатление хаоса, неразберихи и политического разброда. Впоследствии, когда Смрковского спросили, что он делал на площади, он невозмутимо ответил: «Поздравил соотечественников». С чем и как — не распространялся.
Прием был в каком-то парке возле старого дворца. Поздний вечер, почти ночь. Довольно неуютно, холодно. Многие делегации, даже не выдержав протокольного времени, покинули этот прием. Наша делегация была до самого конца. Несмотря на то, что многие члены делегации настаивали на том, чтобы уехать пораньше, Брежнев, подвыпивши, начал «философствовать» с Дубчеком и Смрковским. Наконец настало долгожданное время, и мы с приема поехали прямо в свои вагоны. Чехи нас провожали тоже не очень «горячо», но чувствовалось, что с большим «удовлетворением и облегчением», что наконец от нас избавцлись.
5 августа в 2 часа ночи состав прибыл в Киев, меня вышли провожать Брежнев, Косыгин, Подгорный, мы тепло простились, и они последовали на Москву. На вокзале меня встречали Ирина и Боря, все хорошо, только я устал просто чертовски и на работу поехал только к 18.00.
После Братиславского совещания положение в Чехословакии, в мире и в особенности в Европе еще больше обострилось. Пошли нападки на нашу страну, партию, с разнообразными эпитетами: «Советский Союз сохранил полицейский режим, как это было при царе в России», «Мы победим Москву техническим нокаутом», «Когда нам будет очень плохо, маршал Тито нам поможет», «Тито — свобода, гордость народа», «Если выдержали 20 лет, то эти дни выдержим». Так говорили правые, так трубила почти вся пресса, радио, телевидение.
А вот что говорили политические деятели. Смрковский: «Братиславская встреча подтвердила правильность нашего пути, мы здесь защитили суверенитет нашей страны, нашей партии. Мы сказали свое твердое слово о невмешательстве в наши внутренние дела и предотвратили раскол между другими социалистическими странами. КПЧ и правительство будут теперь стараться по собственной инициативе к сближению с Югославией и Румынией». Цисарж: «В результате братиславского заявления мы, наша партия получили время и простор для выполнения своих намерений».
В поддержку Дубчека выпускаются специальцые значки и медали «Дубчек-клуб». Вся чехословацкая печать после кратковременного перерыва с новой силой развернула антисоветские выступления. Определенные термины в политическом языке определяют уровень, направленность и «качество» неизменных нападок в печати на Варшавское совещание пяти партий. Идет демагогия вроде: «Тезис о едином мировоззрении — непоколебимая верность марксизму-ленинизму — не может устранить противоречий», «Требуем двустороннего соглашения ЧССР — Югославия против любого нападения», «Чехословакиядолжна выплатить большой долг», «Тито — это герой, наш единственный друг и союзник».
Намечается организация «малой Антанты» в составе Чехословакии, Югославии, Румынии. Снова эти мысли оживают. Хотя официально об этом молчат (ведь все-тиаки опасно открыто об этом говорить), но радио Чехословакии объявило, что народ выдвигает идею о создании «малой Антанты» и заключении договора о взаимной помощи при любой агрессии. Чехословакия хочет играть роль посредника между Москвой, Бухарестом и Белградом. В печати раскрываются все подробности и детали закрытых переговоров в Чиерне-над-Тисой и Братиславе. Из Чехословакии наши друзья нас предупреждают, предостерегают, что Дубчек с нами, вернее говоря, с Брежневым, играет в «кошки-мышки» до съезда, который будет означать победу правых. Вот теперь Брежнев своими действиями создал такую ситуацию, что действительно для сохранения социализма в Чехословакии остается только один путь ~ ввод советских войск. Вот до чего довел гнилой либерализм, политическое сюсюканье, верхоглядство Брежнева! Правые вне партии сблокировались с правыми в партии. Черник заявил: «Нашу политику мы защитили, никто не проиграл, никто не выиграл, все осталось по-старому».
Идет организованное обвинение против Биляка — его обвиняют в деформации прошлого, задержке демократизации в Словакии, в торможении федерализации страны. Против него в Словакии выступает группа правых, и среди них не последнюю роль играет Г. Гусак.
На одном из заседаний Президиума ЦК КПЧ (Словакия) он заявил: «В Праге носит разнузданный характер деятельность контрреволюции». Перед зданием ЦК КПЧ собралась толпа в 500—600 человек, бросали камни в окна здания ЦК и орали: «Свиньи, убирайтесь вон!» В Праге открыто собираются подписи о роспуске КПЧ. Правые умышленно раздувают культ личности Дубчека и под этим покровом творят свои дела. Ясно, что нам надо для решения всех сложных вопросов иметь хладнокровие, но не равнодушие, и тем более безразличие. Надо всегда понимать, что могут быть одинаковые преступления, но нет одинаковых преступников.
5--10 августа 1968 года. За время отсутствия накопилось много срочных вопросов. Разбирал почту, ее очень много, проинформировал членов Политбюро ЦК КПУ о прошедших совещаниях в Чиерне-над-Тисой и Братиславе.
Пришлось подробно разбираться с письмом Костерчука, директора Черниговского пединститута. Костерчук открыто высказывает свое несогласие с нашими действиями по отношению к Чехословакии. Вопрос непростой, коммунист высказывает свое мнение, и оно расходится с нашими действиями. Можно все это «заглушить» одним окриком, но какая от этого будет польза? Посоветовался по этому вопросу с Капитоновым.
Переговорил с Цукановым, помощником Брежнева, по поводу отпуска, он ответил, что обстановка довольно сложная, и Брежнев не знает, как ему быть. «Но если и поедете в отпуск, то дней через 5—6. Очевидно, вам всем придется собраться в Крыму».