25 августа. В воскресенье рано утром разговаривал с Брежневым, Кириленко, Андроповым, обстановка сложнейшая. В тот же день в 11.00 вылетел в Москву на «переговоры» с чехословацкой делегацией. 25-го из Праги в Москву еще прибыло «подкрепление» к чехословацкой делегации по просьбе Л. Свободы. Это были: Швестка, Риго, Барбирек, Якиш, Ле- нарт, Мльшарж. Таким образом, на переговорах из руководящего состава партии и правительства от чехов должны были участвовать 19 человек. Но было не так. Индра заболел. Криге- ля, ввиду его «особой» и довольно четкой позиции, непримиримой и для нас неприемлемой, к переговорам не допустили. Больше того, изолировали от всей делегации.
25—27 августа 1968 года в Москве проходят «переговоры» с чехословаками. С нашей стороны в них участвуют все члены Политбюро ЦК КПСС. Если вообще ту «встречу» можно назвать «переговорами», когда основное руководство КПЧ и правительства было скрытно вывезено из Чехословакии и с применением силы, то можно представить, насколько сложно проходили эти «переговоры».
В это время в Словакии при активном участии уполномоченных Высочанского ЦК КПЧ — Водслоня, Грединовой, Садовского — правооппортунистические деятели Компартии Словакии Павлинда, Зрак, А. Тяжкий, Фальтьян, Гаренчар через представителей Братиславского горкома партии созвали чрезвычайный съезд КПЧ. Все данные говорят о том, что ко всему этому прямо был причастен и Гусак. Съезд проходил в обстановке националистической антисоветской атмосферы. Он целиком и полностью присоединился и поддержал решения Высочанского съезда. Съезд принял обращение к пяти компартиям, подписавшим варшавское письмо. В этом обращении высказывалось несогласие со всеми положениями варшавского письма и было требование вьшода советских войск с территории Чехословакии. Все это еще в большей мере нагнетало и накаляло политическую обстановку в Чехословакии. У нас это вызывало сильное беспокойство, и мы обратились к словацким товарищам с просьбой принять какие-то меры, чтобы съезд не принял окончательного решения. Гусак и Биляк несколько раз звонили в Братиславу и наконец добились того, что съезд прервал свою работу до 28 августа.
Наши «переговоры» с чехословаками продолжались. Документы несколько раз переделывались, отрабатывались, уточнялись, редактировались. В процессе обсуждения основного документа — «Договора» — были большие дискуссии и просьбы с обеих сторон. Но нам «просить» было гораздо легче: наши войска находятся в Чехословакии, а все партийное и государственное руководство ЧССР — в Москве и кое-кто, а именно Дубчек, Черник, Смрковский, Кригель, Шпачек и Шимон — на «особом» положении, в качестве политических заложников.
В документах наших «переговоров» надо было «узаконить» пребывание союзных войск на территории Чехословацкой республики, официально констатировать, что в Чехословакии существует контрреволюционная обстановка. Документ должен был зафиксировать и такие обязательства: чехословацкое руководство не на словах, а на деле в определенные сроки добьется нормализации положения в стране, очистит центральные партийные и государственные органы от правых элементов, восстановит руководящую роль КПЧ и авторитет государственной власти; ликвидирует все политические клубы, исключит все контрреволюционные элементы из политической жизни страны; укрепит международные связи ЧССР с Советским Союзом и другими социалистическими странами-союзниками. Особое место в документе должен был занимать вопрос о союзнической верности Варшавскому Договору.
На четвертый день совещания был составлен совместный протокол. Он должен служить исходным пунктом для конструктивной работы и деятельности по нормализации положения дел в Чехословакии и взаимоотноплений между ЧССР и СССР и нашими партиями. На основе этого протокола должны были разрабатываться конкретные документы по разным вопросам и аспектам взаимоотношений между нашими странами и партиями.
Протокол подписали все участники совеш,ания с обеих сторон. Только Кригель отказался подписать этот «документ», несмотря на то, что к нему дважды обраш,ались — один раз возили протокол к Кригелю в его «резиденцию», а второй раз его привезли в Кремль, где проходило совещание. Он и там уже при всех отказался это сделать. Подходило к концу наше совещание. Постепенно улегались страсти, определялись отношения, но до полного нормального взаимопонимания еще было очень далеко.
Весь состав Президиума ЦК КПЧ был приглашен в Москву с определенной целью. Мы намеревались сформировать новое правительство Чехословацкой республики, которое бы утвердил Президент Л. Свобода, а также определиться с руководством ЦК КПЧ. Затем все это обнародовать, и пусть новые люди берут бразды правления страной и партией. Но предполагаемые «руководители» испугались, струсили, побоялись ответственности за обстановку в стране и партии. Индра заболел ~ у него нервное расстройство, а на него делалась ставка как на первое лицо. Остальные «здоровые» силы просто растерялись. И все это было еще одним подтверждением и свидетельством тому, что мы глубоко серьезно и со знанием дела не работали над вопросом сплочения здоровых сил, а они сами далеко не былй готовы к ответственному и серьезному повороту дел.
Осложнило все это и еще то обстоятельство, что как-то на одном из заседаний Политбюро ЦК КПСС, когда обсуждался вопрос о чехословацких делах, Брежнев заявил: «Давайте сделаем так, чтобы я занимался в комплексе вопросами Чехословакии. Тем более что я изучил некоторые особенности страны и кадры. Если вы мне доверяете (сказал, он для красного словца), то я все буду делать, чтобы уладить все вопросы с Чехословакией». Как бывает у нас в таких случаях, почти все «завопили»: «Да! Правильно, Леонид Ильич!» На этом основании Брежнев возомнил, что он действительно большой специалист по урегулированию политических вопросов в Чехословакии. Но ведь, кроме высокого о себе мнения, надо еще иметь понятие в вопросах, за которые ты берешься, умение прислушиваться к мнению других членов Политбюро ЦК КПСС. Одним словом, с общего попустительства, высокого самомнения и, безусловно, вины, в первую очередь самого Брежнева, не было подготовлено разумного предложения по созданию чехословацкого нового руководства из среды здоровых сил.
Встал вопрос — как же быть? А другого выхода и не было, как возвратить в Чехословакию «политических» заложников в их прежнем качестве — Дубчека, Черника, Смрковского и других. Свобода, Биляк, Ленарт, Кольдер таким оборотом дела были до крайности обеспокоены. Они сами чувствовали и откровенно со мной говорили, что Дубчек и Черник неспособны повести дело так, чтобы выполнить московский только что подписанный протокол. Биляк, Кольдер, Ленарт, Пиллер, Яшик и другие опасались того, что каким-то образом может раскрыться то, что они подписали письмо, и тогда им, конечно, не сдобровать — они попадают в число «изменников родины».
Стоял и другой очень серьезный вопрос. Силой вывезены из своей страны и находившиеся несколько дней в изоляции Дуб- чек, Черник, Смрковский, Кригель не могли так просто пережить и примириться с этим, нам простить. Да просто чисто по- человечески, из гордости такие поступки «друзей» так легко не проходят и не забываются. Может быть, не совсем применимо в данном случае, но ведь говорится: «Побежденный, даже прощенный враг никогда не будет другом». Возвращение вывезенной «шестерки» в их прежнем положении ставит под большое сомнение выполнение московского протокола.
Чехословацкие представители стали собираться на родину.
В. Биляк подошел ко мне и попросил связать его по телефону с семьей — женой, сыном и дочерью, которые в это время находились в Киеве как «политические эмигранты». Просьба Биляка была удовлетворена. Он переговорил с семьей и, кроме того, передал через меня письмо своей жене. Кстати, о дочери Биляка. В разгар самых острых августовских событий его дочь находилась с туристической группой в Лондоне. Биляк меня попросил что-то предпринять, чтобы дочь вывезти на Украину к матери и брату. Меры были приняты — через соответствующие органы и каналы дочь Биляка была доставлена в Киев. За границей по поводу исчезновения дочери Биляка даже был поднят большой шум. Нам надо было продумать ответ и на эту реакцию.