Посмотрел последние материалы по Политбюро ЦК КПСС. Вот на этом и заканчивается, кажется, моя деятельность как члена Политбюро. Несмотря на усталость, измотанность всеми интригами вокруг меня и травлей, все же уходить на «отдых» жалко, мог бы еще поработать.в 16 часов 15 минут мне позвонил Брежнев — приглашает к 18—19.00 на беседу к себе. Прощел ровно месяц, как я у него был на приеме и высказал свое мнение. Подготовил и заявление на Политбюро ЦК КПСС:
«Политбюро ЦК КПСС.
Прошу рассмотреть мое заявление. В партии уже 46 лет. Я всегда честно и добросовестно вьшолнял все поручения и задания партии. Только на ответственной партийной работе проработал 27 лет, в том числе первым секретарем Киевского обкома 7 лет и затем в ЦК КПУ 10 лет, из них Первым секретарем ЦК КПУ 9 лет.
Общий трудовой стаж 54 года, из них 22 года работал на заводах. За всю свою трудовую жизнь, где бы ни работал, честно трудился, отдавал делу все свои силы и знания. Так случилось, что Политбюро ЦК КПСС сочло необходимым перебросить меня на другой участок работы — в Совмин СССР. Скажу откровенно, ддя меня это было неожиданностью и переживал я это тяжело. По прибытии в Москву я включился в новую работу, объем и круг обязанностей меня заинтересовал. Я отдавал все свои силы и знания делу. Установились хорошие деловые контакты с министерствами и ведомствами, с товарищами по работе.
Вот уже год, как я работаю на новой работе, и в течение всего этого времени идет травля меня, третирование, причем это делается методически, организованно. Подбирают материал, обвиняют в несуществующих погрешностям, публично и в печати прорабатывают мои в прошлом «действия», хотя до этого и сейчас мне открыто никто этих моих «погрешностей» не предъявляет. Устраивают гонение на мою семью^ сыновей.
Я перед партией и народом ни в чем не повинен, честно и добросовестно служил им в меру моих сил, знаний и способностей. Был в составе Президиума и Политбюро ЦК КПСС почти 12 лет, вьшолнял честно и добросовестно эти обязанности. И если у меня и были какие недостатки и упущения в работе, то они делались не преднамеренно, а просто так бывает в жизни и работе. Мне пошел 66-й год. За это время в работе я наверняка сделал немало хорошего, за^^ем же неизвестно за что такая травля и издевательство надо мной? Выдержать все это невозможно ни физически, ни морально. Да и уверен, что это никому не принесет никакой пользы, а вред общему делу наверняка. В силу сложившихся обстоятельств здоровье мое подорвано, я физически и морально устал. Пусть все, что происходит вокруг меня, останется на совести людей, которые так безжалостно, жестоко, безосновательно пытаются со мной расправиться — и это делают «единомышленники»! История и время рассудят все это, только жалко — к этому времени некому будет нести ответственность за все эти политические преступления. Оградить меня от травли, третированрш, необоснованного обвинения — можно и должно, если бы к этому была проявлена воля и желание, не было бы попустительства во всем этом шабаше. Не знаю, сколько мне еще осталось прожить, но так продолжаться не может. Прошу оградить меня от дальнешей травли, не унижать и не ущемлять мою семью. Я просто морально надломлен и в таких условиях работать не могу. Поэтому прошу ЦК КПСС освободить меня от занимаемой должности и обязанностей члена Политбюро ЦК КПСС. Назначить мне пенсию и установить существующие льготы.
Благодарю всех за совместную работу.
23 апреля 1973 года. П.- Шелест».
На приеме у Брежнева я был с 19.00 до 20.30 — разговор состоялся длительный и изнурительный, хотя он и был относительно спокойным. Брежневу я высказал все, что у меня накопилось на душе и сердце: о несправедливом ко мне отношении, необъективности, предвзятости решения моих вопросов, об организованном третировании и травле меня. Высказав все это, я тут же вручил мое заявление Брежневу, он его долго читал, очевидно, обдумывал, что же мне на него ответить, и наконец сказал: «Что же ты хочешь, чтобы после смерти поняли, что я на тебя гонения устраивал? Нет, заявление такого содержания я не возьму от тебя». Начал предлагать разные варианты моего заявления, попытался даже угрожать мне: можно, мол, решить с тобой по-всякому, так, что тебе товарищи и руки не подадут. Я его в упор спросил: «В таком случае скажите, что мне ставилось в вину, когда решался вопрос о моем уходе с Украины?» Он долго елозил, но сказал: «Накопилось много материалов, часть правды, но много и наносного». Я настаивал на том, чтобы мне Брежнев сказал правду. Я говорил, что вправе знать, должен знать о себе. Брежнев много думал и сказал: «Ты много проявлял самостоятельности в решении вопросов, часто не считался с Москвой. Были элементы местничества и проявления национализма». Я все это категорически отверг как клевету и наговор. Что касается проявления самотоятельности в решении вопросов, так по-другому я и не мог работать, и вся моя работа была для партии и народа. Еще раз я попросил Брежнева установить мне пенсию и льготы, не третировать мою семью, прекратить травлю меня. Возможно, в будущем предоставить мне какой-то участок работы, только на производстве. Он пообещал сделать все возможное. Тут же я ему вручил личное письмо, в котором изложил обстановку, предостерег его от некоторых пагубных явлений, а именно — от непомерного роста его культа личности, подхалимства, льстецов. Все это может кончиться печально для него. Он мое письмо прочел и спрятал при мне в свой сейф. Расстались мы с Брежневым «хорошо». Я даже от него получил поцелуй, но это был поцелуй иуды, ибо все, что со мной произошло, это дело рук самого Брежнева, его подхалимов и льстецов, которых он больше всего любит. Я сказал Брежневу, что по состоянию здоровья я не могу быть на Пленуме ЦК, и просил его решить мой вопрос в мое отсутствие. Он пообещал все сделать в спокойной и «объективной» форме. Вот так и закончился этот тяжелый разговор. Свое гнусное, подлое «дело» сделали клевета, дезинформация, лесть, подлость отдельных «политических деятелей. Все это я еще раз высказал Брежневу и изложил в письме, которое ему лично адресовал.
После этой беседы у меня наступило непонятное чувство — тягости и одновременно облегчения. Облегчения, очевидно, потому, что я ухожу от многих грязных дел в «больших» политических кругах, от того, что я больше не буду причастен к росту культа Брежнева, которому рано или поздно придет позорный конец. Думаю, что пока есть какие-то силы, я найду себя в другом, более благородном деле.
24 апреля. Имел разговор с Подгорным, Полянским, Андроповым. Все им рассказал о моем разговоре с Брежневым и моем решении (вернее сказать, моем принуждении) уйти в отставку. Для некоторых мое решение было неожиданным. Подгорный знал всю обстановку и обещал все сделать, чтобы мне была дана достойная обеспеченность.
25 апреля. Утром почувствовал себя очень плохо — сердечный приступ. Приехавшие на дачу врачи, уложили меня в постель.
26 апреля. В 10.00 открылся Пленум ЦК. Я лежу больной. Врачи подозревают предынфарктное состояние. Строго-настро- го приказали лежать в постели. Чувствую себя очень плохо, пытаюсь что-то читать — ничего решительно не идет в голову. Вижу, что моя бедная Иринка тоже мучается, переживает, но старается держаться и еще подбадривать и меня. Завтра будет все решено, и я стану никем и ничем. Опасаюсь, что все обещания и увещевания Брежнева останутся пустыми словами, такими же, как он мне говорил о моем переходе на работу в Москву: «Положись на меня». Но я вижу, убедился в том, что на него полагаться ненадежно, более того — даже опасно.
27 апреля. Закончил работу Пленум ЦК КПСС. Черные силы сделали свое грязное дело. Я уже не в составе руководства — пошел на «отдых по состоянию здоровья». Народ ухмыляется: ведь всем известно и видно, что в составе Политбюро я был самым крепким человеком и довольно работоспособным. Организаторы моей травли — Брежнев, Суслов, Щербицкий и К° торжествуют «победу». Но рок судьбы не минет их. Они когда-нибудь понесут ответственность за все свои деяния. Я жертва зависти, трусости, клеветы. У Брежнева не хватало смелости, а главное — не было желания отбросить все, отмести от меня всю клевету, дать возможность восторжествовать справедливости, если такая вообще существует среди руководства. Г. И. Воронова тоже освободили от обязанностей члена Политбюро, он тоже жертва. Брежнев его боялся и невзлюбил за его откровенность, принципиальность. Он так же, как и я, не обладает гнусными качествами беспринципности и соглашательства во всем и вся, а главное — с «вождем». В общем, Воронова тоже «съел» Брежнев. Членами Политбюро избраны: А. А- . Гречко — министр обороны, Ю. В. Андропов — председатель КГБ. По этому поводу много разговоров среди партийного актива: «Брежнев через армию и КГБ укрепляет свои политические позиции в партии — после такой акции его «культ» уже будет укрепляться. Все это воспринято в партии и народе с большей опаской. Членом Политбюро избран А. А. Громыко — министр иностранных дел. Сейчас в составе Политбюро