Утром 3 октября за мной пришли, пртбасили к Н. С. Хру^ щеву завтракать. После завтрака пошли на фазанью охоту, она была удачной. За обедом вдруг Хрущев заявил, что погода в Крыму портится, да и тут никого нет, скука. В Пицунде отдыхает Микоян, он решил завтра туда лететь. Я пытался уговаривать его остаться в Крыму. Но он решительно все отклонил и распорядился наутро назначить вылет на Кавказ. За ужином у нас был тоже разговор на те же темы.
4 октября. Утром я проводил Хрущева в Пицунду. По возвращении в Киев я имел разговор с Подгорным и Брежневым, доложил им о моем разговоре с Н. С. Хрущевым, о его высказываниях и настроениях. Сообщил им, что Хрущев улетел в Пицунду. У меня после встречи и длительных разговоров с Хрущевым остался очень тяжелый осадок в том отношении, правильно ли мы делаем, что затеваем «дело». Ведь это же прямой политический заговор! Он переплетен с интригами и яэ- ными замыслами борьбы за власть. Но все это так далеко зашло с этим «делом», теперь уже нет у меня возможности перестроить свои позиции...
5—7 октября у меня вновь состоялись разговоры с Брежневым и Подгорным. Они мне звонили, интересовались вопросами по ходу «дела» в республике и, в свою очередь, меня проинформировали по ряду вопросовВ частности, было сказано, что в других республиках, областях и краж дела складьшаются хорошо. Я ответил: «Тем лучше. Нам будет легче».
Брежнев при разговоре со мной передо мне привет от Полянского и Устинова, при этом еще раз сказал, что все идет хорошо. Для меня это было больше, чем понятно. Сообщил, что был разговор с А. А. Гречко по поводу «роли» армии во всех «мероприятиях по делу» — он воспринял все с большим испугом и, по существу, ушел от прямого ответа. Р. Малиновский заявил определенно, что армия в решении внутриполитических вопросов участия принимать не будет.
Руководство КГБ не только было «сориентировано», но В. Е. Семичастный принимал самое активное участие во всех «мероприятиях» и обеспечивал всю безопасность. За свою «активность», как это у нас принято, он тоже поплатился, но об этом будет сказано позже и более подробно. Так было условлено, что я должен был чаще звонить Хрущеву, информировать его о состоянии дел в республике. В этом замысле было заложено два вопроса: показать, что все обстоит спокойно, и проследить за его реакцией, настроением, высказываниями.
8 октября я позвонил Н. С. Хрущеву в Пицунду. Обстоятельно доложил о состоянии дел в республике по промышленности и сельскому хозяйству. Доложил также о ходе строительства Северо-Крымского оросительного канала — он особенно этим вопросом интересовался. Хрущев задал несколько вопросов, в том числе, как идет уборка сахарной свеклы и о работе сахарных заводов. Я доложил, что копка корней идет по разработанному графику, из 175 сахарных заводов работают 170, ежедневно вьфабатываем 36 тысяч тонн сахара, уже отгрузили 1200 вагонов сахара, главным образом в Москву. Разговор был спокойный, не было никаких срывов, чувствовалось, что он ни
о чем не догадывается, даже несколько успокоился. Переговорил я и с помощниками Хрущева — Шуйским Г. Т. и Шевченко-
A. С. У них тоже настроение было нормальное. Никаких признаков подозрения или шток тревоги замечено не было. Шла обыденная, будничная, напряженная работа, все было сосредоточено на вопросах сельского хозяйства.
Я позвонил в Москву Брежневу, проинформировал его об окончательных результатах переговоров с членами. Кандидатами и членами ревизионной комиссии ЦК КПСС, вкратце изложил высказанное ими мнение. Сказал также о том, что я звонил в Пицунду Н. С. Хрущеву, докладывал ему о ходе дел в республике. Ничего особого со стороны Н. С. не заметил. Разговор он вел спокойно, интересовался, сколько Украина сдала хлеба, я ответил, что уже сдано 720 млн. пудов. В разговоре с Брежневым я заметил какую-то неуверенность в его высказывании по «делу», и меня это встревожило. Я позвонил Н. В. Подгорному, высказал свое беспокойство. Я знал, что Подгорный занимает более определенную и решительную позицию. Подгорный меня несколько успокоил, сообщив мне, что «все идет нормально, правда, под нажимом, потому что Леня расхолодился. Но отступлений нет, Полянский и Шелепин активно «работают» с другими республиками и членами ЦК по Российской Федерации, уже собран материал для доклада на Пленуме ЦК.
B. П. Мжаванадзе по нашему поручению проводит определенную работу с Мазуровым — он тогда бьш первым секретарем ЦК Компартии Белоруссии и занимал отрицательно-выжида- тельную позицию. Пришлось с ним вести разговор второй раз и уже на более «откровенной основе». Мне снова пришлось вести разговор с Брежневым и Подгорным, ибо уже до меня самого начали доходить слухи о том, что в Москве якобы существует группа, настроенная против Н. С. Хрущева. Это было признаком «утечки информации» и наших разговоров и замыслов — все это было опасно и чревато большими неприятностями.
Нервы у всех были напряжены до предела.
Наконец, 12 октября я вылетел в Москву по сигналу Н. В. Подгорного. Улетая в Москву, я дал указания под разными предлогами пригласить в Киев всех членов, кандидатов и членов ревкомиссии ЦК КПСС и задержать их несколько дней в Киеве до особого указания. Все эти «организационные» меры осуществлялись через А. Н, Соболя, второго секретаря, ЦК КПУ. Подобные меры были приняты и по другим республикам, Что же касается членов ЦК от РСФСР, то они, по сущестру, все бьщи 5Же.й^МйСкве.
В Москве я имел длительную беседу с Подгорным, Брежневым, Кириленко, Шелепиньш и другими товарищами. Обсуждался главньш, вопрос, какую! найти форму «I причину, чтобы пригласить Н. С, Хрущева в Москву. Не догадается ли он обо всем и не примет ли «ответнмх контрмер»?
Обсуждали,-какие вопросы поставить на Президиуме в присутствии Хрущева, кому выступить первому — Подгорному или Брежневу. Выступать им перэь№ш нельзя бьшо. Это было бы восприн^о как борьба за власть. «Наивная скромность»,— оно- то фактически так: и было! Ведь никаких идейных или органи:^а- ционных мотивов в подходе к свержению Хрущева не было, а подобострастие перед ним его окруж^ия продолжалось до самого «рокового» октябрьского Пленума ЦК. До этого Хрущевку никто не сказал осуждающего слова, только одобрение и преклонение. У многих был страх за свое положение, и он вызыв^ скрытую неприязнь за организацию интриг вокруг Хрущева. Вот «принцип политиканства» в борьбе за власть.
, 12 октября почти весь день заседал · Президиум ЦК КПСС без Хрущева. Там «вырабатывалась методика» проведения Президиума ,по прибытии и с участием Н. С. Хрущева. Заседание проходило в какой-то нервозности и страхе, а также в какой-то неуверенности. Наконец пришли к решению, что причиной для вызова Хрущева на заседание Президиума должно послужить то, что многие члены ЦК от РСФСР, Москвы, Ленинграда, Украины и Грузии задают много вопросов и требуют на них ртветы по составлению 7- или 8-летнего плана. Много было вопросов по записке Н. С. Хрущева по реорганизации сельского хозяйства. Что по этим и другим вопросам, мол, требуется ваше присутствие, Никита Сергеевич, члены Президиума тоже тако- |::о мнения и считают ваш приезд крайне необходимым. Так^ова была «легенда». По существу же на этом Президиуме обсуждался вопрос о стиле работы Н. С. Хрущева, о мерах и методах устранения его от руководства, Раздавались робкие голоса, мол, возможно, надо разделить посты Первого секретаря ЦК КПСС и Предсовмина, оставив на посту Предсовмина Хрущева. Но, зная характер и приемы Хрущева, против этого пре!дложения яро выступил Брежнев.
Обстановка была довольно сложной. Если бы в ковткаких звеньях получилось хотя бы малейшее колебание, то трудно §Э1ло предсказать, чем все это могло закончиться. «Гордиев У|3ел» не развязать. Пришли к единому мнению: надо рубить.
I Решено бьшо, что на Президиуме первым в обсуждении вопроса должен выступать я — «все же голос периферии» — и сразу дать почувствовать, что Украина критикует существующие порядки и стоит за изменение стиля и методов руководства. Пришли также к единому мнению, что вечером 12 <ж1ября надо звонить в Пицунду Н. С. Хрущеву и приглашать, по существу, вызьгаать, требовать его приезда в Москву на заседание Президиума. По логике, звонить должен был Подгорный, так как он фактически исполнял все обязанности по ЦК. Но после некоторого обсуждения и выступленю! Подгорного, в котором чувствовалось его нежелание звонить (а доводы были такие, что накануне Хрущев разговаривал с Подгорньш и никаких подобных вопросов не возникало, поэтому звонок Подгорного будет «нелогичным» и может вызвать некоторое подозрение), было «решено», что звонить должен Брежнев.