Она отняла руку, резким движением оторвалась от подоконника и прошла в глубь комнаты. Ее голос звучал глухо:
— Значит, еще несколько дней. А потом что?
— Он будет полностью оправдан.
— Вы сами в это не верите, — сказала она. — Видели вечерние газеты?
— Да. — Он пытался говорить бодро и уверенно. — Это не имеет никакого значения. Важно одно: виновен человек или невиновен. А все остальное забудется.
Она молчала.
— Кэрол, пожалуйста, будьте откровенны со мной, — сказал он. — Вы считаете, что я допустил ошибку? Может быть, вы и Гордон чувствуете, что я не подхожу для ведения дела? Я могу заставить Арбэтта и Майлса изменить их решение. Я сейчас же позвоню Майлсу.
Она отрицательно покачала головой.
— Нет, Спенс, нет. Гордон знает, что вы делаете все возможное. И я тоже знаю. Дело совсем в другом. Теперь уже неважно, виновен он или невиновен. Человека опозорили. — Ее пальцы безостановочно мяли носовой платок. — Вчера случилась неприятность, — продолжала она. — Мы позвонили в Нью-Йорк детям. — Она заплакала. — Мы все время старались скрыть от них происходящее. Но, конечно, ничего не получилось. Гордон разговаривал с сыном — вы знаете, его тоже зовут Гордон. Мальчик заявил, что теперь он носит свое второе имя — Фрэнк. Гордон Беквуд — позорное имя, сказал он. Дети дразнят его.
— Что ответил Гордон? — спросил Спенсер.
— Ничего. Я слушала по отводной линии. Он не сказал ни слова. Он просто положил трубку. Я быстро закончила разговор и пошла к нему. Но его уже не было.
Спенсер подошел к ней.
— Он сейчас у себя?
— Он спит, — ответила Кэрол. Она тщетно пыталась успокоиться. — По крайней мере спал, когда я уходила. Я дала ему две таблетки снотворного. Я прячу их от него. Мне страшно.
Внезапно она бросилась к нему и вскинула руки на его плечи.
— Они медленно убивают его, Спенсер! А я не знаю, что делать. Прошлой ночью я проснулась — его кровать была пуста; меня охватил страх. Я побежала в соседнюю комнату. Он сидел за столом, а перед ним лежали газеты. Он не читал. Он сидел и глядел на газеты. Я обняла его, он повернул ко мне голову и улыбнулся. Но по его лицу текли слезы. Я пыталась поговорить с ним — он не слушал меня. Он теперь не слышит моих слов. — Она опустила руки и замерла, в изнеможении прильнув к плечу Спенсера. — Он не борец. Ему никогда не приходилось бороться. Почему они не оставят его в покое?
Ответить было нечего.
Через три недели, вернувшись в Нью-Йорк после того, как комиссия отложила слушание дела на десять дней для вызова еще двух свидетелей, Гордон Беквуд покончил с собой.
— Не можете ли вы что-нибудь сделать, Спенсер? Неужели ничего нельзя сделать? — спросила Кэрол посла его смерти.
3. Среда, 18 июля, 8.35 вечера
Пройдя через вращающуюся дверь «Савой-плаза», Спенсер из знойной духоты улицы попал в прохладный вестибюль. Но он даже не почувствовал перемены; вряд ли он сознавал, что куда-то идет. В вестибюле толпился народ. Не то начиналось, не то заканчивалось какое-то важное собрание. Окутанный табачным дымом и ароматом духов, Спенсер пробирался к лифту. С его лица не сходила улыбка. На него обращали внимание, но он смотрел мимо людей; его улыбка не была той улыбкой, какой встречают друзей или знакомых, и люди отворачивались, подозревая, что он пьян.
И в лифт он вошел, сам того не замечая. Он думал только о том, что сейчас произойдет. Он не скажет Лэрри ни слова, а просто даст ему прочитать записи Майлса; Лэрри улыбнется и скажет: «Ты был прав, старик. Поздравляю тебя и горжусь тобой». И хлопнет Спенсера по плечу. Спенсер даже почувствовал удар Лэрри и услышал его смех.
Потом он стоял на площадке лестницы, и Лэрри, в одних трусах, отворил ему дверь.
— Входи. Снимай пиджак.
Лицо Лэрри было угрюмо, он не ответил на улыбку Спенсера. Спенсер прошел за ним в гостиную.
— Брюки тоже снимай, — сказал Лэрри. — Крошка заперлась у себя в комнате. Она дуется на меня. — Он замолчал и взглянул на Спенсера. — Где ты был? Ты совершенно мокрый.
— Я был с Майлсом в «Брюсселе», — ответил Спенсер. Дрожащими руками он вытащил из кармана листки с напечатанным на машинке текстом. — На, читай.
Лэрри взял листки, продолжая глядеть на Спенсера.
— Прими душ и надень что-нибудь мое. Нельзя же тебе оставаться в таком виде.
— Читай, — нетерпеливо сказал Спенсер.
Он подошел к стеклянной балконной двери. Прямо перед ним безмолвной башней вздымались к небу огни больших отелей на Сентрал-парк. Сегодня они казались Спенсеру более яркими, чем всегда; они смотрели на него — тысячи огней, тысячи глаз за этими огнями.