— Я буду только рад, — ответил Спенсер.
Около десяти часов утра Спенсер расстался с Майлсом и Редом перед зданием Комиссии по расследованию антиамериканской деятельности и по коридору, облицованному черным мрамором, направился к комнатам, в которых размещалась комиссия. В конце коридора его поджидала целая группа журналистов и фотографов. Они узнали его, но не остановили. Кто-то из них крикнул:
— Эй, Спенсер!
Спенсер прошел мимо них и оказался в большой прямоугольной комнате, пол которой покрывал тяжелый ковер. Очевидно, это была приемная. Он подошел к одной из многочисленных секретарш и спросил конгрессмена Биллинджера. Но прежде, чем девушка успела ответить, Спенсер услышал знакомый голос, окликавший его по фамилии, и очутился лицом к лицу с Винсентом Корнелом; он был главным следователем во время разбора дела Беквуда, а сейчас, насколько знал Спенсер, являлся старшим адвокатом Комиссии по расследованию антиамериканской деятельности.
— Мы, кажется, знакомы? — спросил Корнел. Они небрежно, после некоторого колебания, пожали друг другу руки. Лицо у Корнела было бледное, движения быстрые и порывистые. Спенсеру показалось, что он стал еще ниже ростом.
— Идемте ко мне в кабинет, — сказал Корнел. — Я представлю вас членам комиссии.
Слегка коснувшись плеча Спенсера, он прошел вперед.
В кабинете Корнела, сравнительно небольшой комнате, вокруг стола стояли девять членов комиссии.
— Джентльмены, разрешите мне представить вам мистера Донована, — сказал Корнел. — Наш председатель, конгрессмен Биллинджер.
Арнольд Биллинджер отличался таким же высоким ростом, как и его брат; он немного походил на него, но обладал более мягкими чертами лица и был моложе Лео. Холодно улыбнувшись, он ответил на поклон Спенсера, но не двинулся с места. Указав сразу на всех конгрессменов, он быстро назвал их фамилии. Некоторых из присутствующих Спенсер уже знал. Один, конгрессмен Дуглас Мак-Кенни, был, говорят, либералом. Несколько месяцев назад Спенсер встретил его в одной компании, и сейчас Мак-Кенни дружески махнул ему рукой. Он был худощав; казалось, что от его узкого лица отсекли подбородок.
Корнел ушел за свой письменный стол и взял из пепельницы недокуренную сигару.
— Мы можем начать наше закрытое заседание, господин председатель? Уже больше десяти часов.
Биллинджер кивнул в знак согласия, и все конгрессмены один за другим покинули кабинет Корнела. Спенсер шел позади. Они миновали канцелярию, направляясь к двери с темной панельной обшивкой. Некоторые секретарши встали со своих мест и присоединились к ним.
Все вошли в большой зал с длинным столом и множеством стульев. В зале было тихо. Равнодушным жестом Корнел указал Спенсеру на отдельное кресло, где ему полагалось сидеть. Одна из стенографисток переставила свой стул поближе к Спенсеру.
Никто не произнес ни слова, пока девять конгрессменов и секретари усаживались. Спенсер чувствовал, как напряжены его нервы. Ему казалось, что все лица по ту сторону стола похожи одно на другое.
Первым заговорил Биллинджер.
— Я думаю, что на закрытом заседании не следует соблюдать все формальности. Свидетеля можно сейчас не приводить к присяге, если комиссия не примет иного решения... — Он говорил плавно и чуть напыщенно, отчеканивая каждое слово. Биллииджер сделал паузу, но, так как никто не возразил ему, продолжал: — Я должен объяснить вам, мистер Донован, что комиссия обычно проводит закрытые заседания с целью определить поведение свидетеля и предоставить возможность слишком уж скрытному свидетелю давать показания, не подвергаясь давлению со стороны общественности. Однако в вашем случае, — он впервые поднял голову и посмотрел на Спенсера, — вы сами обратились с просьбой провести заседание, я хочу сказать — открытое заседание. Поэтому комиссия надеется, что в своих заявлениях на открытом заседании вы не проявите неискренности или уклончивости.
— Я бы предпочел давать показания на открытом заседании, — ответил Спенсер.
— Так я и понимаю, — подтвердил Биллииджер. Он наклонился в сторону Корнела, который сидел через несколько стульев от него. — Полагаю, что по этому пункту вам хочет кое-что сообщить адвокат комиссии.
— Благодарю вас, господин председатель, — сказал Корнел. Он поставил локти на стол, сложил ладони и слегка сгорбился — поза, хорошо знакомая Спенсеру еще по тем дням, когда слушалось дело Беквуда.