— Да, просил, господин председатель, но, как мне известно, мистер Хант уехал из Нью-Йорка по причинам частного свойства. Я полагаю, что комиссия сможет без особого труда найти мистера Ханта и обязать его явиться сюда.
— Господин председатель, — обратился Корнел к Биллинджеру.
— Слушаю вас, господин адвокат.
Фамилия Лоуренса Ханта что-то напомнила Корнелу, и он начал рыться в своих бумагах.
— Мистер Донован, чем занимается мистер Хант?
— Он был главой фирмы «Лоуренс Хант эркрафт», пока не продал ее два года назад. С тех пор он ничем не занимается.
— Вы давно знакомы с мистером Хантом?
— Около четырнадцати лет.
— И, основываясь на этом длительном знакомстве, вы попросили мистера Ханта быть вашим свидетелем, не так ли?
— Да, сэр.
Во время этого обмена репликами Корнел нашел то, что искал, и, передавая председателю папку, указал на какой-то документ. Биллинджер взглянул на Спенсера и увидел, что тот протянул руку за стаканом воды. Когда он брал стакан, рука его так дрожала, что часть воды расплескалась.
— В чем дело? — спросил Биллинджер. — Свидетель чувствует себя плохо? — Его голос опять звучал по-отечески мягко.
— Нет, ничего, сэр, спасибо, — с усилием произнес Спенсер.
Биллинджер помолчал. Сзади к нему подошел секретарь и шепотом сообщил, что время телевизионной передачи истекло. Председатель кивнул головой.
— Наше заседание по телевидению больше не передается, — сообщил он. — Полагаю, что свидетелю следует знать об этом... Так вы говорите, мистер Донован, что мистер Хант ваш друг?
— Да, сэр.
— Он ваш друг, ваш единственный свидетель, и он отправляется путешествовать как раз в тот момент, когда нужен вам больше всего. Как вы объясните это, мистер Донован?
— Не могу объяснить, господин председатель.
— Может быть, вы поссорились с мистером Хантом или поспорили с ним о чем-нибудь?
Спенсер промолчал.
— Мистер Донован, — сказал Биллинджер, — заседание приняло совершенно неожиданный оборот — неожиданный для комиссии. Вопросы, которые раньше могли казаться несущественными, сейчас, в изменившихся обстоятельствах, становятся весьма важными. Я не беру под сомнение вашу правдивость, но хочу напомнить, что вы находитесь под присягой.
— Я знаю, — сказал Спенсер. Боль в желудке уже прошла, и он выпрямился. — Мы поспорили с мистером Хантом по одному чисто личному вопросу.
— Понимаю. Скажите, мистер Донован, если вам известно, разумеется, мистер Хант — член коммунистической партии?
— Насколько мне известно, сэр, нет.
— Но он разделяет ваши взгляды, я хочу сказать — взгляды, которые вы сегодня так красноречиво изложили перед комиссией?
— Я думаю, что да, сэр.
— Вы думаете так или точно знаете?
— Господин председатель, в тот момент мне нужна была лишь пишущая машинка и кто-нибудь, кто видел бы, как я...
Дуглас Мак-Кенни прервал его:
— Одну минутку, мистер Донован. Прошу прощения, господин председатель.
— Пожалуйста.
— Мистер Донован, — сказал Мак-Кенни, — я только сейчас об этом подумал... Вы говорите, что писали письмо у себя в конторе, верно?
— Да, сэр, — ответил Спенсер. Он знал наперед следующий вопрос. Заседание проходило уже не так благоприятно для него, как вначале. Еще недавно он со спокойной уверенностью встречал каждый вопрос и столь же уверенно отвечал на него. Теперь вновь надвигался мрачный кошмар, теперь и вопросы и ответы одинаково ухудшали его положение. Он опять оказался в джунглях.
— А что вы скажете насчет машинки, на которой вы писали ваше письмо? Если вы представите машинку комиссии, то с помощью экспертов легко можно будет установить правду.
— Я писал письмо не на своей машинке, сэр. Я попросил машинку у мистера Ханта. Иначе могло обнаружиться, что письмо напечатано у меня в конторе.
— И вы не знаете, где эта машинка?
— Нет, не знаю. Прошу прощения, сэр, но мне это неизвестно.
— Понимаю, — заметил Дуглас Мак-Кенни.
Председатель повернулся к Корнелу, и тот покачал головой. Затем Биллинджер взглянул на других членов комиссии.
Конгрессмен Нисбет, который уже некоторое время сидел спокойно, произнес:
— Мистер Донован, вы не можете представить своего свидетеля, не можете представить пишущую машинку и хотите, чтобы мы поверили вашему... вашему нелепому утверждению, что вы сами написали письмо?