Спенсер подошел к своему дому как раз в ту минуту, когда первые тяжелые капли дождя упали на тротуар. Стеклянная дверь была заперта. Он позвонил и увидел, как в тускло освещенном вестибюле лифтер отложил газету, встал со стула и застегнул свою тужурку. Взглянув сквозь стекло на Спенсера, он повернул ключ и отворил дверь. Это был плотный, с тяжелым подбородком человек примерно одних лет со Спенсером, а может быть, немного старше.
— Привет, Брюс, — сказал Спенсер.
— Добрый вечер, мистер Донован, — ответил Брюс; в этот момент вспыхнула молния и ударил гром. — Вы пришли как раз вовремя. Начинается гроза, и ночка будет не из приятных. Но свежее от этого не станет.
Они направились к лифту.
— Почему сегодня дежурите вы? — спросил Спенсер.
— У Джорджа жена заболела — наверно, грипп, — а его малыш подхватил корь, — ответил Брюс. Он нажал кнопку шестнадцатого этажа, и дверь лифта захлопнулась. — Когда имеешь семью, всегда что-нибудь не в порядке. Я единственный холостяк из служащих, поэтому мне вечно приходится кого-нибудь заменять.— Он зевнул и виновато посмотрел на Спенсера. — Но я не жалуюсь. Мне за это платят, я люблю ночную работу.
Лифт остановился, и дверь открылась.
— Спасибо, Брюс, — сказал Спенсер.
— Пожалуйста, мистер Донован. Спокойной ночи.
На коврике возле двери лежали письма; Спенсер поднял их, отпер дверь и включил свет. У него были две комнаты, кухня и маленькая прихожая, отделявшая жилое помещение от входной двери. Ему повезло с квартирой: днем здесь было светло и солнечно, а ночью тихо. Но самым главным достоинством своего жилья он считал балкон, на который выходила гостиная и который висел над Ист-Ривер; на балконе легко размещались три-четыре складных стула и столик. По воскресеньям, в хорошую погоду, Спенсер здесь завтракал. Это в какой-то мере заменяло жизнь за городом, куда Спенсер мечтал переехать после женитьбы, если, конечно, позволят обстоятельства.
Он взглянул на почту — пять писем, наверно, счета или рекламы, — но даже не вскрыл их. На обеденном столе — так называл его Спенсер, хотя в действительности это была длинная монастырская скамья, почти антикварная вещь, предмет его гордости, — он обнаружил записку, нацарапанную неразборчивым почерком горничной: Эмма сообщила ему, что разбила недорогой стакан и что непременно возместит убыток. Он улыбнулся, подошел к письменному столу — изящному, в ранне-американском стиле, как почти вся мебель в квартире, в сущности не очень удобному, но ведь ему не приходилось много работать дома, — взял телефонную трубку и набрал номер бюро обслуживания. Джин звонила три раза. Кто-то звонил в пять сорок пять: мужчина, не назвал себя, сказал, что позвонит в контору. Несколько раз звонила миссис Хант, Луиза Хант, и просила позвонить ей. Она звонила в десять часов, в четверть двенадцатого и около двенадцати.
Уже почти половина второго — слишком поздно, чтобы звонить Луизе. В комнате было душно: он поднял шторы и отворил балконную дверь. В этот момент небо осветилось белыми и синими вспышками молний. Начинался ливень, и в лицо ему ударил ветер. Спенсер подошел к балконной двери и стал смотреть на реку и на небо. Он унесся мыслями в прошлое, и теперь перед его глазами были уже не река и не шестнадцатый этаж железобетонной громадины, а океан и Палм-Бич двенадцать лет назад и хлопающие на штормовом ветру крылья тента. Он был в отпуске в последний раз перед тем, как отправиться за границу, и приехал во Флориду повидать Луизу. После обеда они отправились погулять, и шторм застал их далеко от отеля. Пляж был пуст; они сидели одни под тентом, а кругом во мраке сверкали молнии, гремел гром.
— Надеюсь, твои родители не волнуются, — сказал Спенсер.
— Они никогда не волнуются, если я с тобой, — ответила Луиза.
Она дрожала от холода в своем открытом платье и красном шарфе, наброшенном на светлые волосы, хотя на плечах у нее был его белый пиджак.
— Тебе не холодно? — спросила она.
— Нет.
Он прижал ее к себе. Снова раздался гром. Она тихо отодвинулась.
— Луиза, — сказал он, — мы знаем друг друга с детства.