— Мне следовало бы предупредить вас, — сказал Спенсер. — ФБР допрашивало обо мне и других людей.
— То есть еще до появления статьи? — нахмурившись, спросила Мэри.
Спенсер кивнул головой.
— Они, должно быть, сошли с ума, — сказала Мэри, вставая. Она принялась ходить по комнате, усиленно дымя сигаретой. — Они нападают на вас, потому что вы защищали Гордона Беквуда.
— Возможно.
Она остановилась и поглядела на Спенсера через стол.
— Я должна еще кое-что сказать вам, — тихо сказала она, — только не знаю, как это выразить.
— Надеюсь, это не касается наших отношений, — заметил Спенсер. — Мне очень нравилось работать с вами.
— Я знаю, — ответила Мэри. — Мне тоже нравится работать с вами. Во всем мире не найдешь лучшего хозяина. Я не хочу уходить. — Она коротко засмеялась; ее смех походил на кашель.— Я просто не хочу быть вам в тягость... мешать вам.
— О чем, черт побери, вы говорите? — спросил Спенсер, искренне удивленный.
— Можете смеяться надо мной, — сказала Мэри, — хотя смеяться тут не над чем. — Она не смотрела па Спенсера и говорила очень быстро. — Из-за моего носа люди всегда думают, что я еврейка, и я не знаю, хорошо ли будет, если у вас в конторе в тот момент, когда вы находитесь под огнем грязной банды реакционеров, секретарем будет человек, похожий на еврея. Вы сами понимаете, они готовы прицепиться к чему угодно, — добавила она, взглянув наконец на Спенсера.
Ее довод показался Спенсеру столь нелепым, что в первую минуту, как она и опасалась, ему захотелось рассмеяться. Но затем он сообразил, что она говорит о своей собственной проблеме, омрачающей ее жизнь и лишь случайно связанной с его нынешним положением. Ему следовало отнестись к этому со всей серьезностью.
— Послушайте, Мэри, — сказал он, — вы знаете меня достаточно хорошо, чтобы понять, что для меня нет никакой разницы, еврейка вы или нет…
— Я не еврейка, — перебила его Мэри.
— Я знаю. Но если бы вы и были еврейкой, неужели вы действительно думаете, что я выгнал бы вас только из-за того, что ваша принадлежность к этой национальности может быть использована против меня? Неужели вы бы меня уважали, если бы я согласился с вами и позволил вам уйти?
— Я бы, безусловно, вас поняла, — решительно ответила Мэри.
— Незачем вам уходить, — продолжал Спенсер. — Тут нечего понимать. Ибо я не собираюсь отпускать вас до тех пор, пока вы сами не пожелаете уйти.
Мэри встала и положила сигарету.
— Мы с мамой еще неделю назад начали искать новую квартиру. Мы думали переехать в город. Около Бикмен Тауэрз мы нашли подходящую, но, когда начали договариваться об оплате, управляющий спросил нас, не евреи ли мы. Мама была очень возмущена, но я сказала: да, мы евреи, и мы ушли.
— Я не интересовался вашим вероисповеданием, когда принимал вас на работу, не так ли? — спросил Спенсер.
— Да, — ответила Мэри.
Он посмотрел на нее.
— А что касается вашего носа, о котором так много разговоров, — он попытался осторожно улыбнуться ей, но, увидев выражение ее лица, улыбнулся открыто, — то мне он нравится. Это прекрасный нос, независимо от того, еврейский он, римский или арабский. У него есть индивидуальность, и он вам идет.
— Большое спасибо, — сказала Мэри, явно довольная, — но я об этом другого мнения.
— То есть о вашем носе? — спросил Спенсер, откровенно смеясь над ней.
— Да, о моем носе, — весело ответила она. — Вы хотели сейчас поговорить с Артом?
— Давайте его сюда, — сказал Спенсер, вставая из-за стола. — И вы тоже побудьте здесь. Я задержу вас не надолго.
Телефон на столе Спенсера продолжал тихо звонить, но никто не обращал на него внимания. Арт и Мэри уселись, и Спенсер, прислонившись к подоконнику, засунув руки в карманы и поудобнее скрестив ноги, заговорил. Дверь в приемную была открыта и сквозняк немного растрепал волосы Мэри.
— Вы оба знаете, что произошло, — сказал Спенсер. — У Мэри уже были чиновники из ФБР. Они, без сомнения, придут и к вам, Арт. Возможно, они будут не раз вас допрашивать. Выпад Фаулера будет не единственным. Я попал под подозрение главным образом потому, что защищал Гордона Беквуда. Я не собираюсь оправдываться перед вами. Я горжусь своим поступком. Но, по-видимому, мне придется заплатить дорогой ценой за свои убеждения. Вы, очевидно, также подвергнетесь нападкам, и я хочу, чтобы вы отчетливо представляли себе, что может случиться с вами. Меня назвали коммунистом и предателем. Значит — в их понимании, — вы работаете на коммуниста и предателя. Вместе со мной вас будут считать виновными до тех пор, пока вы не докажете свою невиновность. Принимая во внимание все эти обстоятельства, я хочу, чтобы вы чувствовали себя вправе покинуть нашу контору в любой момент. Я не буду задавать никаких вопросов, я не буду в обиде на вас. Обдумайте мои слова. Не давайте ответа сейчас.