Он почувствовал острую необходимость что-то предпринять, но что именно? Ему хотелось поговорить с кем-нибудь, но с кем? Говорить стоило только с Лэрри, потому что он один знал все. Может быть, его телефон испорчен или он просто не хочет отвечать. Может быть, он напился и поссорился вчера с Луизой, а сейчас отсыпается и не слышит телефонных звонков. Спенсер решил пойти к Лэрри и выяснить, в чем дело. Так будет лучше, чем сидеть сложа руки и томиться. Хорошо уже, что нужно будет выйти из квартиры, из этих мрачных четырех стен. Он встал и отворил дверь на балкон. По-прежнему лил дождь — бесконечный серый поток с такого же серого неба... Серо на улице, серо в комнате. Спенсер вздрогнул.
Оставив дверь открытой, он пошел в спальню одеваться. Вот рубашка, вот брюки... Но где же ботинки, коричневые ботинки, которые были на нем вчера? Спенсер, все еще в домашних туфлях, сел на кровать. Подняв голову, он увидел прямо перед собой, в зеркале шкафа, человека с темными взъерошенными волосами, в расстегнутой рубашке, скорчившегося на кровати.
Он встал, чтобы посмотреть на него. Подходя к зеркалу, Спенсер вытягивал шею, пока чуть не коснулся лицом стекла. Он видел это лицо уже много лет и называл его своим собственным: карие глаза, слишком большой рот, средний, слегка изогнутый нос, широкий, в морщинах лоб. По-разному смотрели на это лицо другие: кто со страстью, кто с нежностью, кто с ненавистью, называя его обладателя то ласковыми, то гневными именами. Ему же это лицо ничего не говорило; оно не трогало его; оно было ему безразлично.
Но затем у него мелькнула мысль, что с этим лицом, вернее с человеком, которому оно принадлежит, происходит нечто важное, что этот человек — он сам и что все это происходит с ним. Он не мог закрыть книгу и отложить ее в сторону; он не мог уйти из повествования, которое вел, как ему казалось, кто-то другой, посторонний, — не мог, потому что нельзя ведь уйти от самого себя. Человек и его отражение вновь слились и одно целое, и этим целым был он сам, его жизнь.
Раздался телефонный звонок. Говорил Майлс, который только что прочел утреннюю газету. Голос старика звучал сильно и бодро. Его интересовало, связался ли Спенсер с Марком Хелриджем. Спенсер рассказал ему о своем разговоре с адвокатом, а также об интервью «Дейли уоркер».
— А вы читали это интервью? — спросил Майлс,
— Нет, — ответил Спенсер. — Откровенно говоря, и даже не представляю себе, где мне достать этот номер, но если бы даже и представлял, то дважды подумал бы, прежде чем купить его.
— Странно это слышать от вас, Донован, — отозвался Майлс. — Мы ведь живем в свободной стране, не так ли? — Он хихикнул. — Я попытаюсь раздобыть газету, когда выйду из дому. Я старик и тридцать лет голосовал за республиканцев. Пожалуй, за это время я полностью освободился от всяких подозрительных мыслей. — Неожиданно он добавил: — А нас не подслушивают, а?
— Нет, не думаю, — ответил Спенсер. — Мне... мне это и в голову не приходило.
— Между тем это вполне возможно. За вами ведется слежка, вы знаете? Как говорится в наших современных детективных романах, за вами неотступно следует «хвост», или «тень».
— Откуда вы знаете? — спросил Спенсер.
— Слежку за вами я заметил еще вчера, — ответил Майлс. — Когда мы выходили из здания «Фратернити лайф», я увидел в вестибюле человека, который читал газету. Удивительно, что вы не обратили на него внимания — он держался настолько неприметно, что сразу бросался в глаза. Пока мы ждали машину, он тоже, вышел на улицу. Потому-то я и сказал, что поеду на метро. Мне хотелось убедиться, прав ли я. — Он опять засмеялся. — Конечно, я оказался прав. Я завернул за угол и стал наблюдать за ним. Он продолжал читать газету, пока вы не решили уйти. После этого он сложил газету, сунул ее в карман и устремился за вами. И все это он проделывал с таким небрежным видом, что о случайности не может быть и речи. Мне уже доводилось видеть таких молодчиков за работой.
Спенсер помолчал, а затем ответил:
— Вот еще одна причина, по которой мне самому не следует ходить за «Дейли уоркер».
— И опять вы не правы, Донован, — решительно заявил Майлс. — Вы ничего не теряете, пока действуете смело и открыто. Но вы ничего не выиграете, если поддадитесь страху и подозрительности. — Он помолчал, а затем спросил: — Знаете что?