Далеко, чуть внятен, лязгая,
Стон медных горл.
То жалуясь, то с опаскою…
Победный хор.
Он вылеплен, словно статуя.
То воск, то клей.
Просительница виноватая
В сверканьи флейт.
Воркующие уверения.
Огонь и горн.
Тромбонов столпотворение,
Ответ волторн.
Бряцающей наковальнею,
Визжаньем сверл
Шаганье его кандальное.
Зык жадных жерл.
Бежит в сапожищах крышами,
По стеклам – лом!
Всей ночью зараз услышанный,
Хвалебный гром.
3
И командарм лежит в гробу.
Френч жесток, как кора.
Звезда на сердце, а во лбу
Чернеется дыра.
Смерть обстругала, как столяр,
Возвышенности скул,
Смерть заготовила футляр.
Чтоб крепче он уснул.
Шагов глухие молотки
В торцы. Толпы поток.
Не повести ему полки
На Запад, на Восток.
Смерть, словно слесарь, на замок
Замкнула грудь.
(Тюрьму
Так запирают)
Кто же мог
Свинцом в упор ему?
И факел обнажает враз
Лицо, по волосам
Скользит.
Кто вбил свинец меж глаз?
– Сам. Сам? Неужто сам?
Встал, как патруль, высокий вой
Гудков. И море труб.
И революция вдовой
Глядит на грозный труп.
4
По-гамлетовски с тенью. Тень ночного
Оркестра. Тень мимоидущих прочь
Звучаний. Ожиданий полно слово,
В котором, как в дому, блуждала ночь,
Которому я смутно помогаю
Стать сколком времени. Пускай ни вздоха
Над смертью дней. Окончена эпоха
Одна. На утро началась другая.
Привет ее приходу.
Отдел 4. Два цикла
«Иссохший воздух, как солома…»
Иссохший воздух, как солома,
Горюч. Дом замер у реки.
Смеркается. Сквозь бревна дома
Торопятся колеса грома,
Косых зарниц летят платки.
Сквозь дрему шорох дутой шины. –
То ветер. Он к стеклу прилип.
Он елей быстрые вершины
Закручивает, как пружины,
Он машет факелами лип.
Я в доме. Я затих на тонкой
Границе сумрака и сна.
В мозгу играет гром заслонкой,
Сквозь веки сомкнутые – пленкой
Трепещет молний желтизна.
Я на краю грозы. На самом
Краю деревни. На конце
Земли. Огонь слетает к рамам,
По комнатным порхает ямам
И гаснет на моем лице.
Я вытянут во сне. Ослабли,
Как мышцы, мысли. Все равно.
Проходит жизнь. Скребутся капли,
Огней иззубренные сабли
Небес раскрамсывают дно.
Я сплю… О, стать возрослей и проще…
Вдоль стекол ливня беготня,
Я в чем-то равен этой мощи, –
Да и гроза простит меня.
«Застигнут вспышкой…»
Застигнут вспышкой,
вдруг
обыскан молнией,
Сияньем ртутным
обдан
на лету,
Луг, поскользнувшись, замер.
Весь – безмолвие,
Весь, будто в маске,
в голубом свету.
Бежать? Куда?
Когда все разом взвешено,
Все познано
до каждого стебля
Одним ударом этой мысли бешеной,
Косым зигзагом
ранившей поля.
Луг недвижим,
зажмурился,
натужа все
Холмы, как мышцы,
стал совсем седым.
Он в обмороке,
он растянут в ужасе.
Вдали курится леса низкий дым.
И темнота.
И только ливня трение.
Колесный шум.
Гром крышу рвет, как гвоздь.
О, познавать –
– мгновенной вспышкой зрения
До самых недр.
– Вплоть до кости.
– Насквозь.
«В зной, будто в спирт, погружены долины…»
В зной, будто в спирт, погружены долины.
Деревьев всплыли круглые дымки.
Дороги желты. Небо, как из глины.
Спят облаков лепных материки.
Ленивый запах сена и малины
Усердно зреющей…
Все нареки,
Всего коснись глазами.
Мысли длинны.
Извилисто сияние реки.
Но этот день хитрее. Не таков он,
Как выглядит.
Он – одноглаз и хром,
Он черным ободом грозы окован,
За пазухой, будто булыжник, гром.
И, слушая реки сквозные речи,
Я не засну. Я жду военной встречи,
Когда гроза заклинит блеск в мой дом.
«Я руку подношу к виску…»
Я руку подношу к виску.
Так до виска доносят пулю,
Чтоб кровь схватить на всем скаку,
Из-за угла подкарауля,
Остановить, как под уздцы
Коня,
Чтоб из горячей щели б
Мысль прыгнула во все концы
Вселенной, бросив тесный череп.