— Как вам нравится моя прическа, Генри? — спросила она, закидывая ногу на ногу.
— Очень мило. Здорово придумано.
На лице ее появилась довольная улыбка.
Он подошел, стал рядом с нею и, с восторгом глядя на нее, улыбнулся. Она уклонилась от его взгляда и посмотрела на свои маленькие ручные часики. Блеск их бриллиантов возбудил в нем радостное чувство: Джин Хартли, девушка, на которой он собирается жениться, богата.
— Уже три часа, Генри. Я побежала. А вы, как примерный мальчик, продолжайте свою работу.
Она погрозила ему пальцем и засмеялась. Подобное снисходительное отношение было ему не особенно по душе, но ее улыбка искупала все.
— Еще одну сигарету, пока вы не ушли, дорогая, — предложил он, вытаскивая серебряный портсигар.
— Нет, нет, нет! Я уже и так много времени у вас отняла. — Она выпрямилась на высоких каблуках. Генри быстро встал и, предупредительно открыв дверь, ждал, пока Джин пройдет. Скользнув по лицу девушки, глаза его задержались на ее гладкой шее и на том месте, где сильно декольтированное летнее платье слегка открывало грудь. Тут он засмотрелся немного дольше положенного, а затем, быстро взглянув на Джин, заметил веселый огонек в ее глазах.
Она, видимо, хорошо знала силу своей привлекательности. Маленький курносый носик ее вздернулся еще выше, когда она спросила:
— В какое время вы будете сегодня звонить?
— Постарайтесь, пожалуйста, быть готовой без четверти восемь, Джин. — Голос его звучал не столь твердо, как ему хотелось бы. — В Театре миниатюр начинают в четверть девятого, и не стоит опаздывать.
Она улыбнулась: — О, я буду готова. Смотрите сами не опоздайте. — Она нежно дотронулась до его подбородка. — Пока!
Когда Джин ушла, он вернулся в свое кресло, поискал номер телефона цветочного магазина и заказал на ее адрес ветку орхидеи.
Повесив трубку, он снова закурил.
Генри познакомился с Джин в прошлом году, в один из длинных августовских субботних дней, на пляже близ Эрмануса. Фамилия девушки была знакома Генри давно по ее отцу — известному адвокату Эдгару Хартли, но с ней самой он повстречался впервые. И с этого момента уверил себя, что влюбился.
Где-то глубоко в душе его таилось сильное чувство к Джин, такое сильное, на какое только способен мужчина. С тех пор как они подружились, надо отдать справедливость, старик Хартли все время снабжал его выгодной работой. Ну и что ж тут такого? Делал он это, конечно, независимо ни от чего, просто высоко ценил его способности. Генри знал, что многие считают его человеком беспринципным, себялюбцем и карьеристом. Пусть себе считают и даже говорят все что им угодно.
Он покусывал кончик карандаша и размышлял о том, как удачно все складывается. По возрасту они с Джин подходят: ей почти двадцать три, а ему — двадцать девять. Несомненно, они составят превосходную пару. Он с его честолюбием и умом сделает прекрасную карьеру, она с ее деньгами и положением поможет ему взобраться на высшие ступени общественной лестницы. У него есть характер и личное обаяние; у нее — такт и воспитание, необходимые для жены, которая должна оказывать ему поддержку в делах и способствовать его карьере. Он разбирается в мировой и южноафриканской политике — это уже говорит о том, что он призван вершить дела. У нее есть связи с театральным и музыкальным миром, литературой и кино. И оба они из хороших семей.
Радостное чувство довольства своим будущим так и играло в нем. Через месяц-два, он в этом уверен, они будут обручены, и это станет первостепенной светской новостью на Канском полуострове. А затем через несколько месяцев свадьба — пожалуй, самое крупное событие в светской жизни за этот год. На нее будут приглашены судьи, министры, члены парламента. Возможно, если погода будет благоприятствовать, они устроят торжество в прекрасных садах Эвонд-Раста — уютного дома Хартли.
Он представил себе, как быстро возрастет его клиентура, увидел самого себя, выходящим в первые ряды младшей адвокатуры; затем — «Мистер Генри Босмен — королевский адвокат» и позднее — «Мировой судья мистер Босмен».
Одна лишь мысль нарушала плавное течение его надежд. Загвоздка была в самой Джин. Она, правда, благосклонно принимала все знаки его внимания и вовсе не возражала бывать с ним так часто наедине. Не вызывал ее неудовольствия и тот факт, что имена их все чаще называли вместе. Но когда они оставались одни, совсем одни, Джин нередко становилась раздражительной и капризной. Разговаривая с ним на общие темы или сплетничая о других, Джин бывала веселой и оживленной; но как только он заводил речь об их отношениях, говорил ей о том, как они подходят друг другу, и пытался намекнуть о браке, она тут же замыкалась, словно моллюск в раковине. Иногда она разрешала ему поцеловать себя, но это случалось в общем очень редко. Гораздо чаше поцелуй этот выливался в простое безответное прикосновение губ, после чего она, кутаясь в свою меховую накидку, словно пытаясь защититься от его объятий, исчезала в доме.