Почему? Он отказывался верить, что не нравится ей. В прошлом многие женщины были от него без ума.
Генри встал и подошел к стенному зеркалу. Рост у него прекрасный — пять футов десять дюймов, и хотя, нужно признать, легкая склонность к полноте его немного портит, но плечи у него широкие и сложен он великолепно. Он прижал пальцем небольшую складку жира под подбородком и поднял голову — складка исчезла. Никто ее и не заметит. И действительно, подбородок был широкий и придавал ему решительный вид. Высокий лоб и большие пролысины на висках говорили о том, что он человек не по летам опытный, солидный и знающий; пожалуй, он предпочел бы, чтобы глаза у него не были такими заплывшими, но зато их светлосерый цвет придавал взгляду проницательность.
Нет, внешность у него хоть куда. Дело тут просто в молодости Джин, в ее наивности. Бедная крошка! Со всеми девственницами бывает трудно. Как он счастлив, что она еще такая чистая — тому порукой ее несомненная скромность. Женщина, на которой он женится, должна быть именно такой. Было бы ужасно сознавать, что она уже отдавалась другому мужчине.
XXVII
Покинув ночной клуб, Джин и Генри в шикарном двухместном лимузине поехали дорогой, вьющейся меж лесов и полей по склонам горы. Перед ними внизу плясали и мерцали огни Кейптауна — сверкающее море желтого света в предместьях, а к центру, где неоновые вывески указывали на сердце города, огоньки были разноцветные. За городом виднелась Столовая бухта с маяком на острове Роббен, бросающим длинный луч белого света — ориентир проходящим судам. Протянувшись из-за вершины Львиной головы, длинная серебряная полоса лунного света перерезала море.
Когда они достигли наивысшей точки дороги, Генри замедлил ход и повернулся к Джин.
— Не сделать ли нам маленькую остановку? Отсюда такой чудесный вид... — В голосе его звучали просительные нотки.
— Нет, Генри. Вы же сказали, что торопитесь попасть пораньше домой — завтра ведь вам предстоит вести дело.
— Да, но на десять-то минут можно задержаться!
— Нет, дорогой. Не стоит. Уже почти час ночи. Это помешает вашей работе.
— О, нисколько!
— Но вы же сказали, Генри, что именно из-за этой работы нам пришлось так рано покинуть клуб.
Он с такой силой нажал на акселератор, что машина рванулась вперед и шины завизжали по асфальту. Генри снял свою руку с ее плеча и выпрямился за рулем. Некоторое время он не произносил ни слова.
Спокойным, мягким жестом Джин дотронулась до плеча Генри и, взяв его руку в свою, слегка сжала.
— Ну, не хмурьтесь, пожалуйста, — сказала она.
Он посмотрел на нее, улыбнулся и смягчился. Снова рука его легла ей на плечи.
— Глупый! — Она искоса посмотрела на Генри и теснее прижалась к нему. — Я ведь забочусь о вашей работе.
Он почувствовал теплоту в ее ободряющих словах и подумал, что она еще большее сокровище, чем он предполагал. Возле дома он непременно поцелует ее на прощанье.
А Джин, желая, видимо, разогнать его скверное настроение, весело болтала:
— Папа сегодня за обедом сказал нам, что берет к себе в фирму одного молодого адвоката. Он только что приехал в Кейптаун откуда-то из провинции.
— Как его фамилия?
— Грант, кажется.
Вскоре они достигли Эвонд-Раста. Он повел машину по дороге, ведущей к дому через обширный парк. В окнах уже не видно было огней. Около парадной лестницы Генри так поставил машину, чтобы маленькая лампа над входом не бросала на нее света. Затем выключил мотор и погасил фары. Внезапно наступившая темнота придала ему смелости, но Джин вырвалась от него и нежно двумя пальцами прикрыла ему рот.
— Ну, ну, — сказала она, — вы же знаете, что я не люблю, когда со мной грубо обращаются в столь поздний час. Глупо приходить в такое возбуждение. Пожалуйста, будьте паинькой, отправляйтесь домой и поспите.
Генри поднялся вместе с ней по каменной лестнице, уставленной по бокам кадками с гортензиями. Он чувствовал себя ребенком, которого побили, но на этот раз его мрачный вид не произвел на Джин никакого впечатления. У двери она порылась в сумочке, ища ключ. А затем, обеими руками наклонив к себе его голову, ласково поцеловала Генри в лоб и исчезла.